Петр Спивак
Похороны Сталина на фоне Большого театра. Память Сергея Прокофьева, ушедшего одновременно с вождем, публично не почтили. Соседство двух миров... Фото © РИА Новости
5 марта 1558 года считается датой появления табака в Европе: в этот день король Испании Филипп II отправил медика Франсиско Фернандеса в Мексику для изучения тамошних растений, Старому Свету неведомых. По некоторым данным, ровно за полвека до этого родился Насир ад-дин Хумаюн, второй индийский правитель из династии Великих Моголов. Ему пришлось долго и упорно бороться за власть, а в 1556 году, когда эта цель была достигнута, он нашел себе нелепую смерть: поскользнулся на дворцовой лестнице, упал и расшибся. Похоже, роковую роль сыграло состояние опиумного дурмана.
Как говорится, Бог любит троицу. Еще один монарх, родившийся 5 марта 1574 года, – курфюрст Пфальца Фридрих IV, проявил себя на двух противоположных поприщах: алкогольном и антиалкогольном. При его дворе было учреждено Общество умеренности, участники которого обязались выпивать не более 14 стаканов вина в день. Неудивительно, что пьяница Фридрих, правивший под градусом, умер совсем юным, в 1593-м.
Ну а после такого – снип-снап-снурре... Нет, прямого злоупотребления тем или иным зельем не будет. Все как бы сублимировалось. И лишь тень этих почти безобидных пороков угадывается в персонаже, о котором сегодня непременно надо сказать.
Персонаж этот – из области абсолютного зла. Еще не были произнесены слова Варлама Шаламова о колымском лагере как феномене абсолютной отрицательности, когда сказалась она в том, что в качестве положительного факта надо отметить не рождение человека, а его смерть. Знатный сегодня юбилей: 60 лет со дня смерти Иосифа Сталина.
Да, это событие всемирно значимое и всемирно известное. Но мало кто задумывался вот над каким казусом: в один и тот же день, 5 марта 1953 года, ушли из жизни два известных гражданина СССР – вождь Иосиф Сталин и композитор Сергей Прокофьев. И ввиду первой кончины никто у нас не сообщил в последующие дни о второй.
Морализировать тут, в общем-то, ни к чему: все и так ясно. Во всяком случае, тем, кто по внутреннему своему складу держится прокофьевской, что ли, стороны. А потому – лучше вспомнить людей из мира культуры. Причудливых, странных, человечных.
Дата нынче почти круглая: 310 лет назад, 5 марта 1703 года, появился на свет русский писатель, переводчик и филолог Василий Тредиаковский (ум. 1768). Основоположник поныне работающей системы русского стихосложения (силлаботонической) – ни более ни менее. То есть предшественник почти всех русских поэтов. Можно было бы в риторическом порыве назвать его отцом нашего стихотворства – да вот только вкус сопротивляется, чувство неуместности такого титула. И не только потому, что от отца уже и до вождя недалеко, – вернее, эта опасная тенденция, заложенная в данной метафоре, в каком-то смысле Тредиаковским была предвосхищена. Интуитивно почувствована, что ли.
Его сподвижником в деле формирования русской поэтической традиции был не кто иной как Михаил Ломоносов. Но этакой парочки в духе Маркса и Энгельса не получается. Между Тредиаковским и Ломоносовым шел диалог, причем полемический. Система Тредиаковского оказалась более продвинутой, она ближе к тому, на что настроен наш сегодняшний слух. Ну да что с того? Монолог не смог бы дать столь перспективного результата. На эстетическом поле плюрализм доказал у нас свою плодотворность гораздо раньше, чем на политическом.
Между тем... Спросим самих себя, спросим любого встречного: а что из Тредиаковского запомнилось? Скорее всего ответы будут такие. Либо «чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй» – строчка из «Тилемахиды», ставшая эпиграфом к «Путешествию из Петербурга в Москву» Радищева, – либо какая-нибудь пародия на Тредиаковского, принимаемая за собственный его перл. «Мальчик улицу через/ перебежал шапки без» и т.п. Что тут скажешь? Без Тредиаковского не живет наша традиция вольного слова. И неуклюжесть, нескладность его стиха, осмеянная пародистами, была неизбежна и необходима как рождение живой речи. Вадим Шефнер, поэт второй половины века минувшего, замечательно назвал Тредиаковского «поэтом нулевого цикла».
Потом было много циклов, была смена эпох. На стыке эпох всегда были заметны те, чьими усилиями совершалась эта смена. Русский поэт из плеяды московского ИФЛИ (Института философии, литературы и критики), этого придавленного и слабого аналога пушкинского лицея, Семен Гудзенко – как раз такая фигура. Он родился 5 марта 1922 года, прошел войну, с которой вернулся инвалидом, и сказал о ней слова, которые тоже можно назвать нулевым циклом – уже применительно к шестидесятничеству. «Будь проклят сорок первый год и вмерзшая в снега пехота» – его слова. Поэт ушел из жизни менее чем за месяц до смерти Сталина.
Что тут скажешь? Последний хрип. И прорыв к свободе – в каком-то смысле первый. Потому что там, лицом к лицу с противником, отлетает куда-то социальная суета. Пограничная ситуация, как это называется в философии. А потому – ни иллюзий, ни утешений. Ни обманов, ни самообманов.
