Во Франции Никола Ретифу де ла Бретонну поставили памятник. Сразу видно: эротика его скорее литературная.
Фото Кристофа Фино
Человеческое, слишком человеческое... Есть немало таких явлений и целых областей действительности, к которым сей философический фразеологизм подходит очень хорошо. И, пожалуй, звучит не уничижительно.
Чтобы быть убедительным, начну с исторического деятеля, с детства воспитывавшегося исходя из соображений государственных, а не человеческих, – русского самодержца Петра II, внука того Петра, который Великий. Родился 23 октября 1715 года, был сыном Алексея Петровича – осужденного изменника. И на троне в 1728 году оказался, в общем-то, неожиданно – и-за того, что уже не было в живых Петра Петровича, сына первого императора. Подросток, несамостоятельная фигура, скорее объект придворных интриг, чем их субъект, – вот каков Петр II. А в январе 1730-го, 14 лет от роду, император умер от оспы. Он вызывает разве что жалость.
Между тем властность была у него изрядная. «Я император, – сказал Петр, топнув ногой, – надобно мне повиноваться», – исторический анекдот в записи Костомарова. А вот подлинное донесение саксонского посла: «Царь похож на своего деда в том отношении, что он стоит на своем, не терпит возражений и делает, что хочет».
Неуютно как-то. Хотя именно уюта хочется, в смысле комфортных, гуманных условий бытия. И вот, не угодно ли, эстетический антипод самовластительных злодеев и даже «добродеев», но все равно самовластительных. 23 октября 1734 года появился на свет французский писатель Никола Ретиф де ла Бретонн (ум. 1806). Писатель плодовитый, очень популярный в те времена, причем популярность его была сродни, например, успеху будущей набоковской «Лолиты». И еще одна актуальная в наши дни черта: репрессивность духу Ретифа в большинстве текстов несвойственна. Сентиментальность – да (он ведь последователь сентименталиста Руссо), но весьма специфическая. То, что сейчас называют порнографией (а когда-то именовалось ретифизмом), поименовано с его легкой руки, после книги Ретифа «Порнограф, или Размышление порядочного человека об истинной безнравственности проституции». Оценим сочетание непристойности изображаемого с заявленной автором темой.
Другая грань феномена Ретифа – утопическая интенция, как у того же Руссо. Старый как мир литературный прием: автор-повествователь и/или персонажи попадают в некую диковинную страну (утопия – это, напомню, «место, которого нет») и ее описывают. У Ретифа в утопическом поджанре написан, например, роман «Южное открытие, произведенное летающим человеком, или Французский Дедал». Чего там только нет: утопия коммунистического толка близ Южного полюса, путешественник на гибриде вертолета с парашютом, предвосхищение идей Вернадского и Бергсона... Хотя репрессивность, когда ее гонят, находит обходной путь: семейные ценности никак ее не лишены.
Что касается уюта, то было в первой половине XIX столетия целое художественное направление в немецком и австрийском искусстве, целиком на этом самом уюте построенное. Называется оно бидермейер, по псевдониму одного немецкого поэта, означающему «простодушный господин Майер». К этому стилю принадлежал и Адальберт Штифтер, австрийский писатель и художник, родившийся 23 октября 1805 года (ум. 1868). Писал он, по сути дела, идиллии в духе горожанина, бюргера, стремящегося к ухоженности и комфорту. Пришло время, когда такое искусство стали третировать как пошлость. Случай не сказать чтобы однозначный: ведь главное у Штифтера, как заметил Мартин Хайдеггер, – «показывать истинно великое в малом». Чем не гуманность? Вот только опыт немецкой культуры в XX веке, всей Германии вообще и, в частности, самого Хайдеггера показывает, что идиллическая консервативность, не прошедшая настоящей модернизации, чревата катастрофой. Остается того же Штифтера и всю германоязычную культуру воспринимать в свете этого опыта.
Кстати, в рифму: в Англии 23 октября 1814 года была выполнена первая в истории пластическая операция. Тут вам и «человеческое, слишком...», и живая плоть, и всяческая анестезия, то есть избавление от боли и страдания.
И еще одна дата. 70 лет исполнилось бы сегодня американскому писателю-фантасту и кинематографисту Майклу Крайтону (ум. 2008), в чьем творчестве соединились и технологические мотивы (в жанре технотриллера он первопроходец), и медицинские (мы ведь в век биотехнологий живем), и сериалы, основанные на виртуозности в создании декораций. Эти последние у него уже, можно сказать, оживают. Я говорю, конечно, о знаменитом «Парке юрского периода». «Размер таланта Майкла сопоставим с размерами его динозавров», – сказал о Крайтоне Стивен Спилберг. И примечательно: не выдуманных, не киношных, а реально существовавших динозавров палеонтологи стали называть в честь Крайтона. Что-то человеческое тем самым сообщая им или по крайней мере нашим знаниям о них.