Петр Спивак
У Игоря Северянина утонченное, благородное лицо. А эпатаж – побоку.
Фото с сайта ru.wikipedia.org
В Глупове из «Истории одного города» Щедрина войны велись, как известно, двух категорий: за просвещение и против просвещения. Сдается мне, что это почти не преувеличение. И вообще все деяния властей издавна освящали знаменем культуры. Само их внимание к культуре объясняется главным образом этим.
Попутно, правда, умы сильных мира сего кое-что усваивали – хотя выборочно и с переменным успехом. 16 мая 1744 года русская императрица Елизавета Петровна отменила в империи смертную казнь. А еще более просвещенная Екатерина II 16 мая 1768 года повелела построить в Петербурге памятник отцу Елизаветы Петру I, который не то что помыслить не мог о подобной гуманности, но собственного сына приговорил к смерти и сгноил. Поколение за поколением любуются на Медного всадника, но от его прообраза испытывают и восхищение, и ужас.
И то сказать, куда было податься русской культуре без монаршего покровительства? (Позже, в советский период, все стало государственное.) Родившийся 16 мая 1847 года искусствовед и историк Иван Цветаев (ум. 1913) многое сделал как исследователь античных языков и художественного наследия, но в анналы истории он вошел двумя своими заслугами. Во-первых, по его инициативе, его стараниями в Москве был открыт Музей изящных искусств (к 100-летию войны 1812 года, что характерно). Первоначально – имени императора Александра III. Сейчас он почему-то имени Пушкина; Цветаев сподобился лишь мемориальной доски. Во-вторых, у него выросли прекрасные дети, и прежде всего, конечно, великий поэт Марина Цветаева. Отцу она посвятила несколько мемуарных очерков (уже в эмиграции), где подробно пишет, в частности, о его мундире. За создание музея ему пожаловали звание почетного опекуна оного, и к этому титулу полагался мундир – несусветно парадный, весь в золотом шитье. Но на церемонии, когда распахнул двери музей, такого золота было видимо-невидимо: мертвенно-белые старики в орденах. И Цветаева подмечает, что «статуи в тот первый день музейного бытия казались живее людей, не только казались, но – были...»
Главный меценат музея Юрий Нечаев-Мальцев получил за него орден, но, как и Иван Цветаев, оказался отодвинут в тень. Как и множество людей Серебряного века, составлявших его гумус, плодородный слой. Он был невелик по «массе», но плотен. Об этом говорят хотя бы сквозные имена. Цветаева пишет, что о таком музее, какой создал ее отец, мечтала знаменитая княгиня Зинаида Волконская из пушкинских времен. А 16 мая 1860 года родился ее внучатый племянник – князь Сергей Волконский, у которого, как и у Ивана Цветаева, наличествовали и титул (директор Императорских театров!), и парадный мундир. Если же без этой казенной мишуры, то это был действительно крупный театральный деятель – теоретик, педагог, практик, критик, мемуарист. После 1917 года Волконский скитался, одно время работал в системе Пролеткульта, что уже звучит гротескно. В 1921 году эмигрировал, жил во Франции, потом в США, где и умер в 1937-м. Как говорили в таких случаях советские журналисты, закономерный финал.
И еще одно имя из русского Серебряного века, куда более громкое – в смысле наслышанности. Это поэт Игорь Северянин. Он родился 16 мая 1887 года. Настоящее его имя Игорь Лотарев, а псевдоним он взял Игорь-Северянин – настаивал именно на таком написании, через дефис, но оно как-то не прижилось. Само же творчество Северянина, гремевшее когда-то по всей России, стало со временем чем-то баснословным, из области преданий. Миф о поэте подменил самого поэта. Но надо признать, что первым и главным творцом этого мифологического образа был сам Северянин. Пожалуй, первым из русских стихотворцев он освоил и стал вводить в практику приемы создания публичного авторского образа, которые сегодня в чем-то ассоциируются с политическими технологиями. А тогда публика, что называется, рвала и метала. Аншлаги на поэтических выступлениях, заголовки газет...
Отдельные строчки и поэтические фигуры остались в памяти публики. «Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!» «Я, гений Игорь-Северянин, Своей победой упоен! Я повсеградно оэкранен! Я повсесердно утвержден!»
Это был, конечно, эпатаж. Сознательный вызов нормам вкуса; одна любовь к звуку «э» чего стоит – от «поэзоконцертов» до «шоффэров». Рискованная игра. Но кое-чем она поэзию обогатила. Даже такой антагонист Северянина, как Маяковский, признавал его влияние. Оба – мастера неологизма, ничего не скажешь.
В конце жизни Северянин, эмигрант в Эстонии, угодил в Советский Союз, не сходя с места. А умер в 1941 году в оккупированном нацистами Таллине.
В этот день 1930 года в промышленности СССР повысили нормы выработки и снизили расценки. А в 1934-м выдали ордер на арест и обыск Осипа Мандельштама. Между двумя этими событиями – незримая связь.
