Имена и даты: краткие хронографические наблюдения. 11–13 марта

Епископ Джордж Беркли имел свою точку зрения на то, что мы знаем.
Портрет работы Джона Смайберта. Национальная картинная галерея, Лондон

Свобода нашего духа дает диковинные плоды. Нет такой вещи, такого обычая или слова, которые люди не возводили бы в перл создания. Вплоть до «Дыра моя, спаси меня!» – так молились, просверлив стену в избе, крестьяне у Владимира Соловьева в «Трех разговорах».

И в календаре таким примерам несть числа. Скажем, 12 марта в России День работников уголовно-исполнительной системы, а в Китае День посадки деревьев. Даже созвучие получается: и тут и там сажают. В СССР же 11 марта 1931 года был введен физкультурный комплекс ГТО, то есть «Готов к труду и обороне». Юбилей – 80 лет. И вспоминается слетевший с 16-й полосы старой «Литературки» стишок про студента-спортсмена, перефразированный Маршак: «Знак ГТО на груди у него./ Больше не знает он ничего».

А и в самом деле, знаем ли мы что-нибудь? Или «я знаю то, что я ничего не знаю», как Сократ? И существует ли на самом деле то, что мы видим, слышим, вообще чувствуем?

На последний вопрос дал свой ответ родившийся 12 марта 1685 года Джордж Беркли (ум. 1753), английский (точнее, ирландский) философ и притом, что немаловажно, священник. По-латыни это сформулировано так: «Esse est percipi», в переводе «Существовать – значит быть воспринимаемым». Существует только дух, а материальный мир – это просто обман наших чувств. Субъективный идеализм, как именовались такие взгляды в учебниках философии. Обратим, однако, внимание на то, что один из главных трудов Беркли называется «Трактат о принципах человеческого знания». Что же мы тогда знаем?

У религиозного мыслителя Беркли признаются существующими только «духи», на вершине иерархии которых – дух всех духов, Бог. Как выразился издатель Беркли Артур Люс, «вы думаете, что он строит дом, а обнаруживаете, что он построил церковь». Но было бы заблуждением считать, что наука его не интересовала. Карл Поппер, классик философии науки уже в XX веке, обратил внимание на то, что Беркли, критикуя абсолютные понятия ньютоновской физики, отверг их как попытки окончательного объяснения мира. Отсекающая лишнее «бритва Беркли», по словам Поппера, острее, чем «бритва Оккама». Место абсолютов – за пределами физики. Вот вам предвестие релятивистского сознания новейших времен.

На соседнем листке календаря – день рождения другого священнослужителя с Альбиона. Джозеф Пристли родился 13 марта 1733 года. Случай этот, впрочем, особый. Во-первых, Пристли занимался философией, но по взглядам своим был материалист, что для священника вариант нестандартный. Во-вторых, он принадлежал не к официальной Англиканской церкви, а к диссентерам, то есть несогласным (так называли всех, кто преследовался по религиозным мотивам). В-третьих, главные свершения Пристли – в науке, прежде всего в химии. Открытие кислорода и углекислого газа, вообще сложного состава воздуха; открытие аммиака – список впечатляющий. Мало того, Пристли был политическим радикалом, приветствовал взятие Бастилии и участвовал в работе Общества друзей революции. Кончилось это тем, что 14 июля 1791 года, на вторую годовщину Французской революции, когда Пристли с друзьями праздновал эту дату, толпа разгромила и сожгла его дом. Пристли уехал в США к сыновьям и умер там в 1804 году.

А как же во всех изложенных обстоятельствах религия, вера? Это просто частная жизнь Джозефа Пристли. Его индивидуальное достояние.

Но раз так, то религиозность не является условием личностной полноценности. Религиозности может и не быть. Как не было ее у нашего соотечественника, тоже, по причудливой рифме истории, закончившего свои дни в Америке, но уже не по принуждению уехавшего, – физика Аркадия Мигдала, со дня рождения которого 11 марта исполняется 100 лет. Его специализацией были ядерная физика, квантовая теория полей и другие области науки, трудно поддающиеся переводу на общепонятный язык среднего интеллектуала. Однако трудность эта Мигдала скорее стимулировала, подзадоривала. От научно-педагогической, профессорской деятельности к популяризации, к отстаиванию достоинства науки он переходил совершенно естественно. Защищал ссыльного Сахарова, утверждал свободомыслие, развенчивал псевдонаучные поветрия – но к этому дело не сводилось.

Рассказывают, что однажды в конце 60-х или начале 70-х на семинаре у Петра Капицы обсуждалась новая и весьма спорная теория, выдвинутая очень крупным нашим физиком. И в разгар дискуссии внесли письмо от Вернера Гейзенберга, одного из отцов квантовой механики, с самыми лестными словами об этой теории. Автор ее был на седьмом небе от счастья и что-то кричал об истине, которая всегда проторит себе дорогу. И тут встал Мигдал и тихо попросил прочесть первые буквы в каждой строке письма. Это была его шутка, акростих: «VYVSEDURAKI».

Розыгрыш, забава, но с подтекстом. «Задачи науки лежат на границе между известным и неожиданным, – писал Мигдал в одной популярной статье. – Отсюда одна из главных ее черт – открытость новому, способность пересмотреть привычные представления и, если надо, отказаться от них». А далее уточнял: «Ног даже коренная научная революция не отменяет, а только пересматривает, переосмысливает прежние соотношения и устанавливает границы их применимости. В науке существует «принцип соответствия» – новая теория должна переходить в старую в тех условиях, при которых старая была установлена».

Здесь надо сделать одну существенную оговорку, вернее, пометку на полях. Хорошо физику, вообще представителю естественных наук. Вероятность того, что к ним будут предъявлены идеологические и прочие внешние требования, куда меньше, чем для гуманитария. «Общественные науки» – термин, который начиная с советских времен оказался окутан мощным, практически непробиваемым слоем негативных коннотаций. Причастные к высшей власти люди из научных учреждений были в политической системе социализма подобием шестеренок, в крайнем случае приводных ремней. Но всему есть свой предел. Рано или поздно эта система должна была войти в стадию заката и нестабильности.

11 марта 1985 года, после смерти генсека ЦК КПСС Константина Черненко, на эту сакральную должность был избран несакральный человек – Михаил Горбачев. Таков был финал советско-византийской интриги, развернувшейся в высших сферах власти и тех структурах, которые их обслуживали. Руководители трех академических институтов – Александр Яковлев, Евгений Примаков и Анатолий Громыко – устроили договоренность между Горбачевым и Громыко-старшим. Это краткое резюме закулисных событий. Если же говорить о сути того, что произошло, то это классическая (или какая-нибудь постклассическая) ситуация неопределенности, объект изучения в сегодняшней науке. Малые воздействия на систему ведут к колоссальным и непредсказуемым последствиям. А каково тогда человеку, который эти усилия предпринимает? Ответ один: у него от рождения есть право выбора.

Сам человек, со своим поведением, неисчерпаем и непредсказуем. В этом и состоит его свобода.