Имена и даты: краткие хронографические наблюдения. 1 февраля

Его оценит будущее. Наина Ельцина на открытии выставки «Борис Ельцин – начало новой России» в Казани.
Фото РИА Новости

Человек власти должен принимать решения. Следовать тому курсу, который в данный момент востребован. Эти императивы, формальные и неформальные, принято называть мандатом.

Казалось бы, все ясно: принимай к исполнению. Но нередко бывает так, что элиты, общество, страна расколоты, к согласию прийти не могут. И власти приходится делать выбор. Одному мандату подчиняться, другой – учитывать по минимуму или вообще игнорировать.

1 февраля 1587 года Елизавета I, королева Англии, подписала смертный приговор претендентке на свой трон, низложенной королеве Шотландии Марии I Стюарт. Шотландия в эпоху Реформации переживала религиозный раскол, и Мария на первых порах пыталась соблюдать равновесие между католичеством и протестантизмом. Но не могла отказаться от притязаний на власть, которая принадлежала Елизавете, по каноническому праву католиков – незаконнорожденной. В итоге – участие в заговоре, разоблачение, плаха. Сюжет для поэтов, драматургов, актеров, историков.

Это – Европа. Марии Стюарт отрубили голову топором. Через 200 лет было придумано усовершенствованное орудие казни – гильотина. Еще более изощренная смертоносная машина работает без устали в романе-антиутопии «Мы» русского писателя Евгения Замятина, родившегося 1 февраля 1884 года (ум. 1937). Инженер-кораблестроитель, сооружавший в Англии ледоколы для России, Замятин был прозаиком западной выучки. «Он хочет писать как европеец, изящно, остро, со скептической усмешкой, но, пока, не написал ничего лучше Уездного», – заметил в 1918 году Горький. А «Уездное» – повесть 1911 года, картина русской провинции и ее жестоких нравов. «Мы» были закончены в 1920-м.

Уже написавший этот первый из целого ряда европейских антиутопических романов, Замятин стал одним из лидеров литературной группы «Серапионовы братья», которая была основана 90 лет назад, 1 февраля 1921 года. Разные там были взгляды и вкусы, но Лев Лунц, автор манифеста «Почему мы Серапионовы братья», говорил от лица «мы» (не в замятинском, конечно, смысле) вот что: «Мы считаем, что русская литература наших дней удивительно чинна, чопорна, однообразна». С чем связано это ее стилистическое подобие архаичной власти? Не с неудачами ли на пути сближения России с Европой, вхождения в нее? И – несет ли культура ответственность за эти неудачи? Какую именно?

1 февраля – день рождения немецкого юриста и политика Августа Фридриха Кельнера (1885–1970), который в свое время сформулировал применительно к Германии этот самый вопрос. Кельнер был социал-демократом, видным противником как коммунистов, так и нацистов. И однажды на митинге он поднял над головой «Майн кампф» Гитлера и воскликнул: «Гутенберг, ваша типография была опозорена этой злой книгой». Сдается мне, эти слова – не просто риторическая фигура.

В своем дневнике военных лет Кельнер зафиксировал: немецкий народ знал о геноциде евреев и, по словам самих немцев, должен «трястись от будущего возмездия». Виновны, писал Кельнер, практически все – прямо или косвенно.

А теперь – про нас. Две даты, которые внутренне неразделимы.

1 февраля 1992 года была провозглашена российско-американская декларация о завершении холодной войны. От России подпись под ней поставил президент Борис Ельцин (1931–2007), и 80-летие его – как раз сегодня.

Холодная война – термин совершенно точный. Две противостоящие коалиции, два военных блока: Варшавский договор и НАТО. Непримиримость интересов. Взаимная враждебность, несовместимость социально-политических систем. Ни разрядка, ни прочие сезонные потепления всего этого не отменяли. Все это продолжалось до тех пор, пока СССР и его союзникам не пришлось, оказавшись перед лицом экономического краха (читай, краха социалистического хозяйства), пересмотреть идеологию. И их противостояние Западу, буржуазному миру, лишилось оснований и мотивировки. Холодная война была проиграна (смена режимов – закономерное следствие), этому факту надо смотреть прямо в глаза. И – какое, в сущности, счастье, что победили не мы, а свободный и способный к самообновлению мир.

Я как-то уже цитировал великие стихи немецкого поэта Эриха Кестнера, написанные в 1919-м, после поражения в Первой мировой. Там он рисует страшные картины – что бы произошло, «когда б мы только победили». И завершает вздохом облегчения, вдыханием свободы: «Но, к счастью, мы побеждены». Это пророчество относится и к немецкому 1945 году, и к нашему началу 90-х.

Но как же неимоверно трудно перевести это одинокое поэтическое прозрение на уровень политики! И сделать выводы, которые подсказывает интеллектуально честный анализ того, что произошло с Россией. Насколько я помню, у одного лишь Кронида Любарского, правозащитника и политического публициста, хватило духу выговорить свое определение постсоветской власти, наспех сформированной в 1991-м: она объективно выполняет, писал он, оккупационную функцию, то есть решает те самые задачи, которые пришлось бы взять на себя администрации стран-победительниц после холодной войны (понятно, что данная перспектива была мыслима лишь теоретически – Запад не хотел лишних забот). Но отдавала ли себе в этом отчет наша, прости господи, элита? И народ, не ждавший не гадавший, что совок накроется медным тазом? Были ли они готовы на пересмотр своего настоящего и прошлого, причем не только советского? Конечно, нет. Они не поняли, что шоковая терапия – плата за содеянное нами и при нашем участии.

А Ельцин был готов встать у руля с таким мандатом? Нет, конечно. Но если говорить честно, то большинство остальных и в подметки ему не годились (70 с лишним лет шел отрицательный отбор). Ему время от времени чутье подсказывало правду – другим не подсказывало никогда. Они-то его и поносят. Старая притча...