Петр Спивак
Стендаль был аристократом не по крови, но по духу. Сложность он предпочитал простоте.
Портрет работы Йохана Олафа Содермарка. 1840. Национальный музей в Версальском дворце
Традиции на то и традиции, что они живут долго. Они привычны, как смена дня и ночи за окном, и, кажется, даны нам от века. А на самом деле нынешние традиции – это когдатошняя новизна. Они имеют начало, кем-то придуманы и установлены. Обычаи, стили, жанры – результат поиска, выбора из многих возможностей, чьих-то, как теперь говорят, инноваций, которые укоренились и утратили присущий им некогда вкус новизны.
Все, наверное, видели экзотически одетых швейцарских гвардейцев, которые охраняют резиденцию Папы Римского в Ватикане. Папа Юлий II пригласил швейцарцев для этой службы 22 января 1506 года. Сейчас гвардия Ватикана насчитывает 110 человек, и, хотя прошло более 500 лет и Европа неузнаваемо изменилась, требования к гвардейцам те же: они должны быть не просто католиками (это еще более или менее понятно), но непременно гражданами Швейцарии. Почему? Просто по традиции. У ее инициатора были вполне сиюминутные, прагматические соображения. А потом эта практика сделалась знаком долговременности, преемственности и т.д., стала неотделима от определенной эстетики. Кстати, униформу для швейцарских гвардейцев разработал, как уверяют, сам Микеланджело.
Когда мы говорим о многовековых художественных традициях и эстетических принципах, то очень уместно в порядке рефлексии вспомнить, кто и когда их обосновал и сформулировал. 22 января 1729 года родился немецкий поэт, драматург и теоретик искусства Готхольд Эфраим Лессинг (ум. 1781). Пьесы его – «Натан Мудрый», «Эмилия Галотти» и другие – на нынешней сцене представить себе трудновато. А вот эстетический трактат «Лаокоон, или О границах живописи и поэзии» и книгу критических разборов «Гамбургская драматургия» до сих пор в обязательном порядке изучают студенты – филологи и искусствоведы. И обнаруживают, кто додумался до вещей, вошедших в плоть и кровь сегодняшнего понимания культуры. Добавлю еще, что Лессингу было присуще качество, которое не дается нам от рождения, но должно воспитываться, – свободолюбие. Оно у него идет, наверное, от вкуса. Пруссию времен Фридриха II, эталонного «короля-философа», он назвал «самой рабской страной Европы». Хотя ее, надо признать, было с чем сравнивать.
21 января 1698 года в Лондон для изучения ремесел и наук прибыл русский самодержец Петр I. Его пригласил английский король Вильгельм III, по совместительству правивший Голландией, где до этого Петр находился под именем урядника Петра Михайлова в составе Великого посольства. Будущий «строитель чудотворный» глазел и мотал на ус; впрочем, по замечанию Ключевского, у царя «не было ни охоты, ни досуга всматриваться в политический и общественный порядок Западной Европы, в отношения и понятия людей западного мира». А мог на Альбион и не попасть. У Виктора Шендеровича есть прелестный, в тыняновской традиции, рассказ «Трын-трава» – этакая альтернативная история. Проскочил Петр в Амстердаме поворот к посольству и оказался в кабаке, где его угостили наркотическим зельем. Понравилось. Вся Россия научилась тому же. В итоге Голландия стала Россией, бескрайней империей, выстроенной по брошенным в Амстердаме петровским планам, а Россия – маленькой аккуратной Голландией, ее реинкарнацией. Такой вот обмен. Что ж, традиции – дело изменчивое и наживное.
И есть у этой проблемы само собой разумеющийся, хотя и неотделимый от упрощенности аспект – соотношение поколений, конфликт между ними. Вечная тема искусства. Родившийся 23 января 1783 года Стендаль (ум. 1842), он же Мари-Анри Бейль, ее не то что не миновал, а пережил и пересоздал как сокрытый двигатель своего творчества, своих романов, положивших начало целой эпохе французской литературы.
Вечная эта проблема содержит очень сильный соблазн (и для писателя, и для читателя): однозначно встать на сторону юности, растущей жизни, и поддержать ее, противостоящую уходящей старости. Короче, новое заведомо лучше старого. Но так ли у Стендаля? Взять, например, «Красное и черное». Классический сюжет о молодом человеке, стремящемся проложить себе путь, сделать карьеру. Сюжет, замечу, один из заглавных и во французской литературе (Стендаль, Бальзак...), и в русской (Гончаров, Тургенев...). Связано это с не такой уж сложной исторической причиной: и Франция, и Россия – государства централистские. Из провинции молодые люди, чтобы реализоваться, устремляются в центр. Им надо взять Париж или Москву, Санкт-Петербург. Что получается? Какую цену надо платить за такой тип социальной мобильности, за жизненный успех?
Стендаль показал, какую именно. Жюльен Сорель идет на обман, заглушает в себе самом голос совести. Доходит до преступления против своей любимой. Что это означает? Обратную мораль, то есть априорную неправоту молодости?
Нет, это тоже упрощение. Стендаль – не одномерный консерватор и не приверженец любой новизны. В его романах старшее поколение деспотично и, в сущности, бездарно, ему пора уходить со сцены. Но правота молодых из этого не следует. Характерная подробность, не раз уже отмеченная: литературный псевдоним «Стендаль» сопровождался баронским титулом, хотя никаким бароном писатель не был. Из разных проявлений социальной мобильности сближение с аристократией он одобрял больше других, ему самому это было свойственно – при всем сочувствии к республиканским, освободительным идеям. Не буквально, а с некоторой метафоричностью Стендаль может быть назван либералом. Потому что либерализм – это и есть демократия, помноженная на аристократизм, на сложность высокой культуры.
