Петр Спивак
Трибун и популярный лидер Шарль де Голль умел идти наперекор большинству. Когда сил на это уже не было, он ушел.
Фото РИА Новости
Все выучили и повторяют то смиренно вздыхая, то с осуждающим пафосом: политика – грязное дело. Вообще-то политика бывает разная, и морализм такого рода небогат содержанием. В одном лишь отношении подобные сентенции имеют отношение к реальности. В области культуры или науки смыслы и образы стремятся к наибольшей полноте и очищенности от всего, что от них отвлекает, мешает им проявиться. А вот в политике такое маловероятно. Любая идея, любой интерес там реализуются в итоге успешного компромисса с множеством идей и интересов; метафорически говоря, это действительно «грязное дело».
В демократиях, например, выигрывает в общем случае тот, кто получил больше голосов на выборах, хотя его понимание ситуации может быть куда слабее, чем у оппонентов. А в культуре, в науке правота определяется иначе. Там главную роль играют мнения экспертов, расчет на суд времени и т.д. Известна даже такая максима: «Большинство всегда неправо». И как тогда быть политику-демократу?
Но встречаются ситуации, когда политический деятель во многом следует закономерностям, свойственным скорее художникам, писателям, ученым. Чаще всего это кризисы, даже катастрофы.
120 лет назад, 22 ноября 1890 года, родился французский государственный деятель, более того – национальный лидер Шарль де Голль (ум. 1970). Когда-то он был офицером, воевал на фронтах Первой мировой войны, побывал в немецком плену, позднее проявил себя как военный теоретик и дослужился до генерала. Все изменил 1940 год, разгром Франции гитлеровской Германией. Министр обороны маршал Филипп Петен, у которого де Голль когда-то ходил в адъютантах, возглавил коллаборационистский режим в Виши, весьма далекий от либеральных норм. Но в одном очень существенном отношении Петен может быть назван демократом: он исполнял волю сломленного, внутренне капитулировавшего большинства народа. Де Голль бросил этому большинству вызов.
18 июня 1940 года, через четыре дня после падения Парижа, улетевший в Лондон де Голль прочитал по радио речь-воззвание «Ко всем французам». «Поверьте мне, я говорю вам, опираясь на знание фактов, и я говорю вам, что ничего не потеряно для Франции... Эта война не ограничивается лишь несчастной территорией нашей страны. Исход этой войны не решается битвой за Францию. Это мировая война».
Вот он, момент истины. Устами де Голля заговорило оскорбленное не только сознание воина-патриота. В конце концов Петен и иже с ним тоже на свой лад болели за Францию, хотели уберечь ее от бедствий. Движимый доводами, которые выше политики, де Голль сказал о Британии как союзнике, о помощи Америки. Обосновавшись в Лондоне, он возглавил «Свободную Францию», которая стала ядром новой французской государственности.
Странное дело. Потом, после войны, когда де Голль основал на смену слабой, безвольной парламентской Четвертой республике Пятую, с сильным президентским акцентом, и дважды избирался на пост главы государства, его акценты существенно изменились. Собственно, еще во время войны он успел порядком надерзить и США, и Великобритании. Дошло даже до раскола сторонников де Голля на националистическое крыло и проамериканское. Ну а в 1966 году деголлевская Франция вышла из военной организации НАТО. В СССР были очень довольны и потирали руки. Еще бы: де Голль словно не воспринимал холодную войну как мировую в отличие от горячей, о которой сказал в той памятной речи.
Причины этой перемены в образе речи и мышления, наверное, неодномерны. Но одну назову: это демократия. Мирная жизнь, законы «реальной политики», весьма традиционно понимаемой, побудили де Голля заняться как бы компенсацией национального унижения 1940 года, да и того факта, что освобождали территорию Франции не столько ее собственные войска, сколько британские и американские. Тем более что был еще один предмет для компенсации: распад колониальной империи, алжирская война, выиграть которую не было никакой перспективы. Де Голль понял, что надо уходить из Алжира, и как популярный лидер должен был в других отношениях тешить народное самолюбие. Этого баланса хватало до тех пор, пока не поднялись студенческие бунты 1968-го, пока, наконец, де Голль не предложил реформу Сената (верхней палаты парламента), а народ на референдуме ее отверг. Надо было уходить...
Примечательное совпадение дат: 20 лет назад, 22 ноября 1990 года, о своем уходе в отставку объявила Маргарет Тэтчер, на протяжении 11 лет возглавлявшая британское правительство. И снова, как в случае с де Голлем и НАТО, разногласия между «железной леди» и большинством политической элиты возникли в связи с проблемой соотношения между национальным и наднациональным. Тэтчер сопротивлялась интеграции Великобритании в европейскую валютную систему. Но времена изменились, другим стало соотношение сил. Тэтчер ушла, ее преемники интеграцию продолжили. Попутным либерализму оказался уже левый политический вектор, а не правый, как было у Тэтчер, когда она боролась с забастовками и профсоюзами.
Тут, кстати, вспоминается идея конвергенции между капитализмом и социализмом. Может быть, в этих переменах политического ветра здравый смысл столь экзотической теории, о которой было столько недоумений и споров?
