Петр Спивак
В «Портрете мужчины в красном галстуке» Фалька цветовая гамма приглушена, но это не покой, а тяжесть бытия.
Фото Reuters
Сегодня поговорим о благородстве. Вернее, о борьбе между высоким и низменным. Вообще рассказ о высоком лучше всего начать с именно с низких вещей, потому что они вызывают естественную реакцию противостояния.
27 октября 1901 года в Париже был ограблен ювелирный магазин – обычное, казалось бы, дело. Но технология преступности обновилась в соответствии с изменившимся временем: налетчики скрылись на автомобиле.
Это было начало века. А в конце его – масштабы запомнившихся криминальных деяний изменились очень сильно. День 27 октября 1999 года был отмечен вооруженным нападением на Национальное собрание Армении. Во время очередного заседания в зал ворвались вооруженные люди, открыли огонь и захватили в заложники депутатов и министров. В числе погибших были премьер-министр и спикер парламента. Что называется, парламент – не место для дискуссий.
Между двумя этими знаковыми преступлениями – еще одно, тоже нерядовое. 27 октября 1968 года в Москве ограбили квартиру знаменитого скрипача Давида Ойстраха. Но грабители унесли золотые ювелирные изделия, а коллекцию золотых грампластинок и скрипку Страдивари не тронули. Вывод очевиден: преступники и их жертва жили в разных измерениях, с различными представлениями о ценностях и ценных вещах.
Что благородно, а что низменно, вроде бы здесь растолковывать не нужно. Естественно будет вспомнить о людях, воплощавших то и другое, и об их противостоянии.
Вот, например, эталон благородности – личность и творчество художника Роберта Фалька, родившегося 27 октября 1886 года (ум. 1958). Начинал он свой путь в художественном объединении, носившем эпатирующее название «Бубновый валет» (сначала так называлась выставка художников этой группы, открывшаяся в конце 1910 года). «Бубновыми валетами» в то время называли каторжников, а также плутов, мошенников. Расчет был на то, чтобы вызвать раздраженную реакцию у публики и привлечь к себе внимание. Так и вышло. Потом это объединение распалось, но дело было сделано – Фалька и других прошедших бубнововалетцев запомнили и больше не забывали. С одной существенной оговоркой: с годами их ждала постепенная изоляция от советского официоза. Фальк преподавал, но то и дело подвергался нападкам за «формализм» и с авансцены художественной жизни был вытеснен.
Искать в его картинах прямое отражение исторических бурь и общественных реалий не стоит. Пейзажи и портреты Фалька, если подходить к ним чисто формально, написаны на извечные сюжеты, в основном камерные. Фальк прежде всего работает с цветом, и в глубине его мы видим то экспрессивность и высокое напряжение, то размытые и приглушенные тона, словно носящие след мучительного бытия. Художник вел уединенный образ жизни и, соединяя мотивы авангарда и модерна, обходился при этом без деклараций и программных манифестов, вообще без какого бы то ни было пафоса. И это есть не что иное, как благородство и интеллигентность эстетики.
Откуда все это у художника? Как бы там ни было, только личной выделкой черты Фалька можно объяснить. Частное лицо – ключевое понятие в данном случае. Он не функционер, не частица народной массы. И не воплощение государственного идеала, как полагалось у коронованных особ и придворных. Там все держалось на наследовании. Как, например, у родившейся 27 октября 1401 года Екатерины Валуа (ум. 1437), дочери французского короля Карла VI, ставшей в результате династических игр королевой Англии. Отец ее страдал умственным расстройством. И сын, Генрих VI, последний английский монарх из дома Ланкастеров, тоже оказался психически нездоров, а государственными делами не интересовался. Не исключено, что гены сыграли свою роль...
Конечно, самого слова «ген» тогда еще не знали. А в нашей стране в советскую эпоху признание генетических знаний, как известно, надолго запоздало. Вместо генетики у нас господствовала так называемая мичуринская биология. Сегодня как раз день рождения прославленного ботаника-селекционера Ивана Мичурина (1855–1935). Человека, из наследия которого прежде всего вспоминается сакраментальное изречение: «Мы не можем ждать милостей от природы. Взять их у нее – наша задача». Или, как потом перефразировали остроумцы, не можем ждать милостей от природы после того, что мы с ней сделали».
Да, от современных экологических подходов Мичурин был далек. Что касается генетики, то к ней Мичурин относился в разные годы по-разному, хотя не забывал подчеркивать, что на его формирование повлиял наследственный пример деда, тоже увлеченного садовода (как и его отец, прадед ученого). К моменту революции Мичурин был уже довольно известен как селекционер. А на другой день после большевистского переворота явился в уездный земельный отдел и заявил буквально следующее: «Я хочу работать для новой власти». Словно его собственное дело было не автономным явлением, а инструментом государства.
Если коротко, то главный принцип мичуринской агробиологии – изменение внешней среды может перестраивать организм. Приобретенные таким образом признаки потом наследуются. Все это предвосхищало печально известного Лысенко и вполне соответствовало идеям переделки всего и вся, выдвинутым большевиками. При этом источник развития индивидуума оказывается где-то вовне. Среда вырастит человека на славу народу. Или «заест», как в старину говорили. А он сам – не более чем средство...
