Петр Спивак
Создатель павильона «Махорка» – на фоне своего сооружения.
Фото из книги: С.О.Хан-Магомедов. Константин Мельников. М., 2006.
Исторические события не выбирают себе соседей по календарным листкам. Но соседство это, не будь оно чисто случайным, производило бы впечатление навязчивости.
В Париже 3 августа 1546 года, в день своего 37-летия, писатель, поэт и издатель Этьен Доле был сожжен за атеизм. Отрыжка Средневековья? Но вот XX век – и опять гонения за неугодные мысли. 3 августа 1932 года Бенито Муссолини, итальянский дуче, объявил борьбу с пацифизмом. Один «изм» страшнее другого.
Впрочем, можно и без «измов» обойтись. В СССР 3 августа 1972 года был принят указ Президиума Верховного Совета: лица, выезжающие из страны на постоянное жительство, должны возместить государству расходы на свое образование. Выкуп из рабства – так назвали этот порядок западные газеты. Применялся этот указ недолго: разрядка, общеевропейское совещание в Хельсинки со знаменитой «третьей корзиной»┘ Облагать данью выезжающих стало не с руки. Кстати, а как насчет въезжающих? Здесь тоже в анналах истории есть яркий пример. 3 августа 1882 года Конгресс США запретил въезд в страну для четырех категорий лиц. Кого же коснулся этот запрет? Внимание, перечисляю: лунатиков, сумасшедших, преступников и китайцев. Напоминает известный анекдот про евреев и велосипедистов. Постыдный абсурд во всей красе. И что еще самоочевидно: болезнь или этническая принадлежность маркируются как источники опасности, поскольку носители их загадочны, непонятны. А непонятны потому, что непохожи на других.
Теперь – событие, подобных коему было так много, что их далеко не всегда фиксировали. 3 августа 1955 года в Лондоне сыграли премьеру пьесы Сэмюэля Беккета «В ожидании Годо», одного из классических образцов драмы абсурда. И это был провал. Теннесси Уильямс и Уильям Сароян стоя кричали «браво!», а половина публики ушла, не дождавшись финала. Одна из бесчисленных вариаций на тему «поэт и народ». И снова все та же логика: непонятно – значит, враждебно.
Наверное, тот же механизм социокультурного отторжения сработал и в отношении русского поэта Николая Гумилева, которого арестовали 3 августа 1921 года и вскоре расстреляли. Именно как «чуждый элемент», по принятой тогда формулировке. А участие в «таганцевском заговоре» (которого, по-видимому, на самом деле не было) – камуфляж, удобная формулировка для следствия.
Известны, правда, и примеры реальных, невымышленных нелегальных организаций и кружков, которые пытались создавать отдельные инакомыслящие в советских условиях. Вся жизнь замечательного актера Вацлава Дворжецкого (1910–1993), со дня рождения которого сегодня исполняется 100 лет, была изломана двумя арестами, двумя лагерными сроками – в общей сложности он провел в заключении 12 лет. Первый арест был за участие в кружке, который назывался программно и многозначительно: «Группа освобождения личности» (уж не в пику ли «Освобождению труда» Плеханова и других первых русских марксистов?). Свою биографическую книгу Дворжецкий назвал «Пути больших этапов» – издевательски перефразировав растиражированную советской пропагандой строчку Светлова.
Но главное в наследии Дворжецкого – роли. А они очень разные и в большинстве случаев стесненные рамками фильмов и спектаклей; если посмотреть список, то бросается в глаза чужеродный актеру советский официоз. Но некоторые, пусть немногие, стоят особняком. Я бы назвал две поздние картины, у которых есть нечто общее: «Письма мертвого человека» и «Защитник Седов». Общее – и там и там речь идет о существовании в катастрофе. Ядерной в первом фильме, социально-политической (1937 год) во втором. И там и там персонажи, в том числе пастор в первом фильме и адвокат во втором, находятся в ситуации, из которой нет выхода. Абсолютно отрицательной, как называл это Шаламов. Но если мы это видим и отдаем себе в этом отчет, – значит, все, что мы знаем о контексте этой абсолютной отрицательности, подлежит переосмыслению. И культурное наследие не в последнюю очередь.
120 лет назад, 3 августа 1890 года, родился архитектор Константин Мельников (ум. 1974), один из лидеров русского художественного авангарда. Построил он немного; визитная карточка для широкой публики – дом в Кривоарбатском переулке, который он сам спроектировал для себя и своей семьи. Дом, который ни с чем невозможно спутать. Но во всем мире Мельников входит в число тех немногих деятелей нашей культуры, чье творчество, так сказать, конвертируемо, неотделимо от мирового художественного процесса. И это, повторяю, при том, что мельниковское наследие невелико. Осуществить ему удалось всего 27 проектов (а сохранилось, полностью или частично, 16 зданий). Более 70 – не реализованы. То, что позднее стали называть «бумажной архитектурой». Причина понятна: опала, в которую попал не один Мельников, а весь несовместный со сталинским ампиром русский авангард.
И все же, все же... Что оставалось делать архитектору, для которого неосуществимость проектов означает профессиональную смерть? Уживаться. Находить общий язык с системой. Предпосылки для этого у Мельникова были. Можно напомнить и о сделанном им саркофаге для мавзолея Ленина, и о первой нашумевшей работе архитектора – деревянном павильоне, который он построил в Москве на Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставке 1923 года. Павильон этот был предназначен для экспозиции предприятия с экстравагантным на сегодняшний слух названием – Всероссийского махорочного синдиката – и назывался соответственно: «Махорка». Вот такая причудливая смесь: авангардное архитектурное и инженерное решение и деревянно-махорочный примитив. А на Выставке декоративного искусства и промышленности в Париже в 1925 году Мельников построил советский павильон, опять-таки деревянный. Что это – хвала Советскому Союзу? Или невольное разоблачение его претензий на звание самой передовой в мире страны? Поди разберись...
