Петр Спивак
У каждого из участников «концерта трех теноров» – свое лицо. Но не все слушатели могли отличить голос одного певца от голоса другого.
Фото Reuters
Степени, ранги┘ Конкурсы, выставки и салоны в расчете на широкую публику┘ Суета сует и всяческая суета. Но без всего этого и шагу не ступишь. 7 июля 1906 года в Великобритании прошли первые официальные соревнования воздухоплавателей на аэростатах. Опять же на Альбионе, в Фарнборо, ровно 60 лет назад – 7 июля 1950 года – состоялось первое авиашоу, положившее начало одному из самых престижных в мире смотров всего, что летает. И можно ли было найти лучший день в 1980 году, чем 7 июля, для перелета через Ла-Манш первого в мире самолета на солнечных батареях?
Это авиация, техника. А как обстоит дело в искусстве в эпоху, когда участие не просто VIP'ов, но самых знаменитых, самых увенчанных и титулованных, – залог успеха любого предприятия?
Искусство – это та сфера деятельности, которая основана на априорной значимости, самодостаточности и произведения, и его автора. «Дело поэта вовсе не в том, чтобы достучаться непременно до всех олухов; скорее добытая им гармония производит отбор между ними», – говорил Александр Блок. И с этой точки зрения, конечно, уязвимо громкое событие, которое произошло ровно 20 лет назад. 7 июля 1990 года в Риме состоялся первый из трех благотворительных концертов, на которых вместе выступили три певца-тенора: Пласидо Доминго, Хосе Каррерас и Лучано Паваротти. Так и записали в хрониках и на новостных лентах: «концерт трех теноров», и пояснений уже не требуется. Запись разошлась рекордным тиражом, и по всему выходило, что классическая, «серьезная» музыка стала в этом отношении соизмерима с хитами эстрады. В этом, собственно, и состояла задача организаторов концерта. Оборотной стороной той формы подачи, которая была выбрана, стало то, что публика подобралась все-таки не совсем «консерваторская». Были наверняка такие слушатели, которые самое большее слышали имена теноров, но не ведали, чем один отличается от другого. Хотя у каждого певца было свое лицо, и каждому пришлось чем-то платить за этот рискованный акт творческого поведения.
От звезд в фигуральном смысле отвлечемся ненадолго на звезды в смысле буквальном. Точнее, на звездоподобные объекты, или просто звездочки – так переводится термин «астероиды»; на самом деле эти небесные тела – планетообразные. 7 июля 1746 года родился итальянский астроном Джузеппе Пьяцци (ум. 1826), открывший в 1801 году первый и самый большой из них – Цереру. На сегодня в базах данных насчитывается около полумиллиона астероидов, но Цереры в этих списках нет: в 2006 году ее, как это ни смешно звучит, повысили в звании – перевели в разряд карликовой планеты, хотя она для этого ничего не сделала. Просто астрономы уточнили определение планеты.
Да, с небесными телами дело обстоит несколько легче, чем с людьми. Можно подобрать четкий критерий классификации – например, диаметр или массу. А значимость людей, их свершений так просто не измеришь. Взять хоть тех же теноров – соответствует ли величие певца его рейтингу популярности? Оно имеет иную природу, здесь скорее подойдут известные из математики комплексные числа, для которых понятия «больше» и «меньше» не определены.
Но, мне кажется, за такими художественными акциями, как концерт трех теноров, стоит не только лихорадочная деятельность, диктуемая законами шоу-бизнеса. Здесь есть еще – сознательно или бессознательно – ощущение реальной проблемы, с которой сталкивается искусство новейших времен. Старая классика, из XIX века и раньше, и потому, что люди успели дальше продвинуться в ее усвоении, и по самому своему устройству лучше приспособлена к восприятию рядового человека. Более понятна, проще говоря. А новая – менее. Она в слабой позиции перед лицом большинства людей. И не по какому-то недомыслию ее создателей – просто переменились мир, творческая атмосфера, художественные пути.
И вот один из самых ярких тому примеров. Сегодня исполняется 150 лет со дня рождения Густава Малера (1860–1911), австрийского композитора и дирижера. Его сочинения недооценивались современниками, находившими музыку Малера слишком сложной. Сложность эта, на их слух, возникала из-за произвольного нарушения правил, норм и традиций. Хотя, если вдуматься, дело обстояло скорее наоборот – композитор отступал от канонов потому, что они бессильны были вместить ту сложность, для которой он искал звуковую форму. Нужен был зоркий талант такого музыкального критика и философа, как Теодор Адорно, чтобы понять внутреннюю правоту Малера. И это не случайное совпадение, что именно Адорно стал одним из тех мыслителей, которые больше всего сделали для осмысления тоталитаризма и его культурной почвы.
Другая сторона творчества Малера – дирижерская – несла на себе сходную печать непонятости. При том, что десять лет работы Малера, по критериям эстетического консерватизма уже «постклассика», во главе Венской оперы как раз и были, как считают многие, ее классикой. И где бы ни приходилось Малеру стоять за пультом, всюду его сопровождали конфликты личностного, а не творческого характера. Или это только так кажется стороннему человеку? А на самом деле даже таким способом артикулировались художественные вопросы и ответы? Как знать┘
