Петр Спивак
Юные герои Бориса Балтера не знали, что их ждет. Писатель знал, что лишь на войне им будет дано обрести совершеннолетие.
Кадр из фильма «До свидания, мальчики»
Есть исторические фразы, авторство которых не очень существенно. Придумал когда-то какой-то, как теперь это называется, политтехнолог такое изречение, что хоть стой, хоть падай, – и вот оно подхвачено, размножено миллионными тиражами, повторяется из всех уст и, вопреки всем расчетам, начинает звучать не столько в прямом своем смысле, сколько как невольная самохарактеристика тех, в чьем сознании угнездилось. Если хотите, диагноз этому сознанию.
6 июля 1936 года в Москве проходило шествие, типичное для времени и места, – парад физкультурников. То ли там пронесли это как заготовленный лозунг (а на таких мероприятиях всегда что-то несут), то ли кто-то сии слова выкрикнул и был кем надо услышан, но так или иначе на Красной площади зафиксировалось: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство». Что же самое главное в этих словах?
Я думаю, не товарищ Сталин, хотя роль его в достижении всенародного детства недооценивать не стоит. Самое главное как раз и есть этот многомиллионный феномен счастливой инфантильности, по коей потом будут ностальгически вздыхать. Дескать, мы тогда были народом, детьми единого народа, иные еще добавляют – и всеобщего отца. И жили общей судьбой, требовавшей все новых и новых жертв.
Задолго до этого, в тот же календарный день 1885 года, с одним настоящим, взаправдашним ребенком произошло чудо – чудо науки. Девятилетнего эльзасского мальчика Йозефа Майстера укусила бешеная собака, и по совету сельского врача родители обратились к знаменитому микробиологу Луи Пастеру, который, правда, не имел лицензии врача, но решился испытать на мальчике свою вакцину – по жизненным показаниям. В итоге тот остался здоров, работал сторожем в Пастеровском институте, а в 1940 году, когда гитлеровские солдаты потребовали от него вскрыть гробницу Пастера, отказался это сделать и застрелился┘
Можно, однако, ручаться: ему и в голову не приходило что-нибудь вроде «Спасибо товарищу Пастеру┘» – он понимал, что обязан своим спасением ученому, а не носителю сакральной власти. И здесь надо сказать о примечательном совпадении. В день пастеровской прививки Майстеру, 6 июля 1885 года, родился и в годовщину его гибели, 16 июня 1944 года, был расстрелян гестаповцами французский историк Марк Блок. Один из главных его трудов – «Короли-чудотворцы. Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных преимущественно во Франции и в Англии» (1924). Речь там идет о существовавшей в Средние века вере в способность королей своим прикосновением исцелять больных – вере, которая была свойственна иррациональному, «детскому» народному сознанию. «Самые глубинные слои истории являются, возможно, и самыми надежными», – писал Блок, проанализировавший ложные слухи на фронтах Первой мировой войны как аналог легенд о монарших чудесах и своего рода исторический источник. Наше благодарение вождю за счастливое детство – явление того же ряда.
Но короли и прочие правители – публика не слишком многочисленная. И у них немало шансов сделаться не только фольклорными персонажами, но и действующими лицами художественной литературы. 6 июля 1483 года был коронован Ричард III, король Англии. Тот, который на поле битвы восклицал: «Коня, коня, полцарства за коня!» в одноименной исторической пьесе Шекспира. Или все-таки там был не он, а кто-то совсем другой? И прав ли был Шекспир, рисуя Ричарда убийцей, движимым жаждой власти, или возводил на него напраслину? Как бы там ни было, главное то, что высшая власть подлежит высшему суду – суду поэтическому.
А кроме того, из легенд, житий, поверий, апокрифов и прочих архаических жанров, причудливо трансформируясь, вырастает весьма оригинальная литература, основанная на сказовом повествовании. Сегодня как раз день рождения русского писателя Алексея Ремизова (1877–1957), прославившегося именно этим. Свой излюбленный жанр он определял как «новую форму повести, где действующим лицом является не отдельный человек, а целая страна, время же действия – века». И это – весьма рискованный художественный эксперимент. Просматривается подспудная параллель между «Взвихренной Русью» Ремизова, отрицающего революционную смуту, и, скажем, «Россией, кровью умытой» Артема Веселого, написанной с точки зрения писателя, который революцию принял. И тут, и там – отход от индивидуального видения к коллективному. Не приходится удивляться, что в эмиграции, где обрел пристанище Ремизов, многие видные литераторы (Георгий Адамович, например) ремизовскую архаику отвергли. Потом спор об архаике продолжился в новом преломлении, когда появился Солженицын, у Ремизова многому научившийся. Некие промежуточные итоги (а иных и не бывает) подвел Наум Коржавин – в стихотворении о журнале «Современные записки», где Ремизов регулярно печатался, он сказал об эмигрантах, что они «┘Были знаньем России!../ А Россия – не знала./ А Россия мечтала/ И вокруг не глядела,/ А Россия считала:/ Это плевое дело./ Шла в штыки, бедовала –/ Как играла в игрушки./ ...И опять открывала,/ Что на свете был Пушкин».
А в советских условиях заново открывать пушкинскую норму, что «самостоянье человека – залог величия его», пришлось шестидесятникам, в том числе пришедшим с войны фронтовикам. 6 июля 1919 года родился один из них – Борис Балтер (ум. 1974). Известность ему принесла повесть 1962 года, названная строкой его друга Булата Окуджавы, – «До свидания, мальчики» и экранизированная Михаилом Каликом в 1964-м. Автобиографическая проза из предвоенной жизни в южном курортном городе, в котором легко угадывается Евпатория (где жил юный Балтер). Трое ребят, заканчивающих школу. И неожиданно, но очень вовремя появляющееся по комсомольской линии предложение пойти в военное училище. После чего один из героев, от лица которого ведется рассказ, тут же начинает рассуждать так, как будто всегда мечтал стать командиром. Инфантильность, детская несамостоятельность? Да конечно. Но автор в отличие от своих персонажей знает, что их ждет, и знает, что им не уготовано иных путей к совершеннолетию.
И, пожалуй, именно это и есть самое ужасное: антигражданское общество, где у войны и армии монополия на роль воспитателя обыкновенного человека.
