Петр Спивак
Славомир Мрожек – мастер гомерического абсурда и веселой серьезности.
Фото Мариуша Кубика
«Жизнь создает себе порядок, но порядок не в силах создать жизнь». Это из «Письма заложнику» Антуана де Сент-Экзюпери (1900–1944), писателя и летчика, родившегося 110 лет назад. Понятие жизни здесь можно – вослед Василию Гроссману – толковать как свободу, и свобода выше порядка, который для нее – или против нее – инструмент. Но у свободы есть оборотная сторона.
Детский вопрос: как устроен мир? Но, как ни трудно отвечать на подобные вопросы, приходится формулировать какие-то ответы. И часто мы приходим к выводу, что это что-то бурное, динамичное, неустойчивое. Так сказать, с завихрениями.
Вообще-то завихрения, или, по-ученому говоря, турбулентные потоки, можно создавать искусственно и использовать. В сегодняшний календарный день родились австрийский изобретатель Йозеф Рессель (1793–1857), который придумал корабельный гребной винт и построил первый в мире пароход с таким винтом, и русский ученый Владимир Ветчинкин (1888–1950), разработавший методику расчета воздушных винтов для самолетов.
Но ведь бывают еще и «вихри враждебные». И когда они поблизости, эти вихри и бури, имеющие не техническое, но социальное, социокультурное происхождение, то тут уж держись. Гомо сапиенс, а особенно занятый поддержанием порядка, умеет устраивать путаницу с чем угодно. С датами рождения известных людей, например.
Так, некоторые источники указывают на 29 июня как на день рождения математика и геофизика Александра Фридмана (1888–1925), который создал теорию нестационарной Вселенной и предсказал расширение последней. Но не верьте: он родился 16-го. И это завихрение можно при желании считать своего рода насмешкой природы над ученым, приблизившимся к пониманию ее устройства. Он, кстати, занимался также изучением ветра и атмосферных вихрей. Вот и получил в ответ турбулентность в собственной биографии.
А вот другой человек с мировым именем и в самом деле пришел в наш мир 29 июня, хотя и в его документах, и во многих справочных статьях о нем указано 26-е – из-за ошибочной записи в церковной книге. Сегодня польскому драматургу и прозаику Славомиру Мрожеку исполняется 80 лет.
В его биографии много причудливого, парадоксального, рифмующегося с излюбленным мрожековским литературным и театральным течением – театром абсурда. В коммунистической Польше он независимо от своего желания по эстетическим параметрам был оппозиционер. А когда он решил уехать, поселиться на Западе, польские власти не запретили его пьес, но попытались сделать из него витринный образец независимого писателя. Чтобы жил себе в Европах, олицетворял польскую свободу и при этом воздерживался от критики режима.
Чем-то это напоминало драматургию Мрожека, перипетии, которые происходят с его персонажами. В СССР первым о нем рассказал классик нашей театральной критики Юзеф Юзовский в своем очерке «Польский дневник», посмертно опубликованном в 1966 году в «Новом мире». Через двадцать лет в Москве, в театре-студии «Человек», Михаил Мокеев поставил спектакль по пьесе полузапрещенного драматурга «Эмигранты». А когда на ленинградском ТВ появилась долгая, заходившая далеко за полночь программа всякой актуальной всячины «Пятое колесо», в одном из ее выпусков полностью показали спектакль по другой пьесе Мрожека – «Стриптиз». До сих пор помню гомерический хохот от этой трагикомедии абсурда. Идет человек своей дорогой и вдруг оказывается в ловушке, в каком-то помещении. За ним – второй. Может быть, можно просто взять и выйти, но они не выходят. Потому что полная внутренняя свобода: сидим и знаем, что можем выйти, – значит, свободны. Выйдем – и утратим свободу, станем рабами своего выхода. Двое сидят – а тем временем из дверей появляется огромная Рука и жестами командует им, пленникам, что делать┘
Сейчас у нас Мрожека знают лучше, чем на рубеже 90-х. В 1995-м в МХТ поставили его пьесу «Любовь в Крыму», в числе действующих лиц которой Владимир Ильич Ульянов-Ленин и Екатерина II. Тут и стилизация под русскую литературу, и пародия на нее, и фрагменты из Шекспира, и смешение эпох. Веселая, свободная, глубокая по мысли литература.
Что же до фирменного мрожековского абсурдизма, то случайный, но тем более показательный ему аккомпанемент звучит с натуральных страниц исторической хроники.
Каких только персонажей там не встретишь, но один из сегодняшних способен заткнуть за пояс многих. 29 июня 1895 года родился Павел Горгулов, чей род занятий однозначно определить затруднительно. Он участвовал в Первой мировой войне и – на стороне белых – в Гражданской. Потом эмигрировал. Медик, но в этом профессиональном качестве не получил признания, делал нелегальные аборты. Писал пьесы и романы из казачьей жизни, статьи и манифесты националистического, даже фашистского толка (фашистом он и сам себя называл), воспевал русскую «скифскую» духовность. Живя в Париже, издал сборник стихов и прозы «Тайна жизни скифов» под красноречивым псевдонимом Павел Бред. Вышла эта книжка в 1932 году – том самом, когда Горгулов совершил поступок, из-за которого его до сих пор иногда вспоминают. Выстрелом из револьвера он смертельно ранил Поля Думера, президента Франции. Был схвачен, осужден и вскоре гильотинирован.
Что он был за человек? По-моему, напоминал некоторых персонажей Достоевского. Не их ли голосом говорит Павел Бред в послесловии к книге: «Русский я. А все, что от русского исходит, непременно дерзостью пахнет: как – политика, как – вольнодумство, критика и все такое прочее┘ Потому┘ Народ мы скифский, русский. Народ мы сильный и дерзкий. Свет перевернуть хотим. Да-с. Как старую кадушку. А кто же под кадушкой-то сидеть будет? Ах, милые! Не знаю┘»
Шум от огнестрельной дерзости Горгулова и последовавшего судебного процесса был, конечно, немалый. Владислав Ходасевич выступил со статьей, которую так и назвал – «О горгуловщине»:
«О, если бы дело шло просто о сумасшедших! К несчастью, эти творцы сумасшедшей литературы суть люди психически здоровые. Как и в Горгулове, в них поражена не психическая, а, если так можно выразиться, идейная организация┘ Две войны и две революции сделали самого темного, самого уже малограмотного человека прямым участником величайших событий┘ Мыслить критически эти люди не только не в состоянии, но и не желают. Любая идея, только бы она была достаточно крайняя, резкая, даже отчаянная, родившаяся в их косматых мозгах или случайно туда занесенная извне, тотчас усваивается ими как непреложная истина, затем уродуется, обрастает вздором, переплетается с обрывками других идей и становится идеей навязчивой. Тяжело сказать это – но, кажется, горгуловская «идея» наполовину вышла из блоковских «Скифов»┘»
Да, имя Бред этот человек, пришедший из низов жизни на авансцену истории, присвоил себе не случайно. Вспоминается Юрий Домбровский: «Храни меня от бреда,/ А в бурю я любую устою».
