Петр Спивак
Герой Грегори Пека не делал ничего особенного. Просто старался быть естественным.
Кадр из фильма «Римские каникулы»
«Слава – шкура барабана,/ Колоти в нее,/ А история покажет,/ Кто дегенеративнее». Так написал когда-то Николай Глазков. Она и в самом деле показывает. Крот истории, конечно, слеп, но роет для зрячих, умеющих видеть.
Сюжеты у нее – по всем законам драматургии, с завязкой, кульминацией и развязкой. 5 апреля 1793 года в революционной Франции пылкий публицист Жан-Поль Марат, до убийства которого оставалось три месяца с небольшим, был избран президентом якобинского клуба. Через год, 5 апреля 1794-го, жертвами гильотины стали вожди правивших в то время якобинцев Жорж Дантон и Камиль Демулен. Через 10 лет после этой казни, 5 апреля 1804 года, у власти уже стоял Наполеон Бонапарт, без пяти минут император, и механизм смерти работал уже на него, хотя и убавил обороты, – на сей раз в парижской тюрьме был убит при неясных обстоятельствах генерал Шарль Пишегрю, глава очередного заговора. Еще один десятилетний срок – и 5 апреля 1814 года Наполеон, потерпевший поражение, отрекся от престола. Дальше были остров Эльба, «Сто дней», Ватерлоо – все это уже рапидом. Несколько десятилетий властвовали в умах современников и революционеры, и император со своими маршалами.
А бывает так, что с ходом времени все стихает и словно само собою становится на свои места, но осадок остается какой-то мутный, с привкусом скандальности. Вряд ли вдохновляются романтические души славой, которая настигла 110 лет назад британского прозаика, поэта и драматурга Оскара Уайльда. 5 апреля 1895 года он проиграл в суде дело о клевете маркизу Куинсберри, который обвинил его в гомосексуализме. После этого Уайльду пришлось пережить два года тюрьмы и навсегда покинуть Англию.
Увы, это еще не самый тяжелый случай. Уайльд все-таки был защищен своею славой, его и сегодня по-прежнему читают и чтут, тогда как имя маркиза как-то позабылось. Но куда тяжелее пришлось видному русскому кардиологу Дмитрию Плетневу, про которого в годы сталинского террора сначала объявили, что он укусил в грудь некую пациентку, потом посадили как отравителя Горького и Куйбышева, а в 1941 году, накануне вступления немцев в Орел, в числе заключенных тамошней тюрьмы расстреляли. 5 апреля 1988 года Плетнев был реабилитирован – но поздно, поздно┘
Извлекать жившего некогда человека из тьмы забвения – дело трудное, во многом зависящее от прихотей истории. Сегодня исполняется 120 лет со дня рождения одного из выдающихся деятелей нашей биологии – Александра Любищева (ум. 1972). Вообще-то он был энтомолог, изучал один вид насекомых – так называемых земляных блошек. Узкая специализация всегда мешает более или менее широкой известности. Не говоря уже о политической опале Любищева, долгие годы защищавшего генетику от лысенковщины. Но уже после смерти ученого, в 1974 году, появилось благоприятное для памяти о нем обстоятельство: Даниил Гранин опубликовал документальную повесть о Любищеве – «Эта странная жизнь». И пришла слава. Странная, адресованная скорее литературному герою (пусть и невыдуманному), чем трудам и дням реального мыслителя. Собственно, тогда и сказать об этом во весь голос было невозможно. Потом, уже в конце 80-х и в 90-е годы, были опубликованы тексты Любищева, выходящие за пределы энтомологии. И постепенно выяснилась поразительная вещь: духом свободы пронизано у него то, что против советской системы, – будь то на материале политики или науки. Но там, где Любищев «просто» излагает свое мировоззрение, свою картину мира, – трудно отделаться от ощущения, что свобода личности не была для него заглавной ценностью. Он был приверженец философии Платона – а для Платона реальный человек вторичен по отношению к идее о человеке. Как и любая вещь – по отношению к идее о ней.
Один из важнейших уроков XX века состоял, между прочим, в том, что в качестве «меры всех вещей» надо все-таки рассматривать человека, а не предзаданное представление о нем. Непривычные, неприглаженные, неповторимые персонажи пришли к читателям и зрителям в искусстве новейших времен. 110 лет назад, 5 апреля 1900 года, родился американский актер Спенсер Трейси (ум. 1967). Обычно всегда указывают, что он единственный из актеров, кто получал «Оскара» два года подряд. Это так, и у него было много запомнившихся ролей. Но и среди них стоит выделить такую классическую работу, как роль председателя суда в фильме «Нюрнбергский процесс» Стэнли Крамера. Не того суда, про который все знают, а одного из многих, проведенных вослед ему, над нацистами более мелкого калибра. Точнее, над юристами, функционировавшими в рамках нацистского режима. И вот благодаря виртуозной работе Трейси и Крамера эта процедура судебного разбирательства, столь важная для американского искусства и общественного самосознания, оказывается не чем иным, как материализацией суда истории. Прояснением сложных в своей простоте, запутанных вещей.
Ну а если вернуться к изображению суда в американском кинематографе, то сегодня надо вспомнить другого, не менее знаменитого актера – Грегори Пека, родившегося 5 апреля 1916 года (ум. 2003). Он ведь тоже играл судейского человека в другой очень известной картине – «Убить пересмешника» Роберта Маллигана. Только уже не судью, а адвоката. У Крамера в зале заседаний суда шло напряженное выяснение истины, сталкивались противоположные типы мышления и гражданского поведения. У Маллигана происходит, в общем-то, то же самое – только градус накала ниже, не сравнится с нюрнбергским исторический контекст и общественный резонанс. Так, рутина. Обыкновенная защита чернокожего, обвиненного в изнасиловании белой женщины. Но ведь это не просто рутина, это рутина расизма из американской глубинки. И герой Грегори Пека включен в исторический, социально-политический контекст.
Но вот еще более прославленная киноработа Пека – «Римские каникулы» Уильяма Уайлера. Вот уж где вроде бы никакой исторической драмы нет. Пек играет обыкновенного репортера, который занимается светской хроникой. И попадает словно в какую-то волшебную сказку, где ему повезло влюбиться в некую принцессу. В сказке ему весело и хорошо – но приходит час, и надо возвращаться в повседневность, в свою газету. А принцессе – в свою рутину придворного бытия. Вот, собственно, и все. Счастливый сон заканчивается неласковым пробуждением. Но разве пековского репортера есть за что наказывать? Он все делал правильно. Старался быть естественным. Рядовой человек на сцене истории, он на миг попал в свет софитов. И получил свою долю славы от щедрот искусства.
