Петр Спивак
Таким был Артуро Тосканини, когда он впервые приехал в «Метрополитен-опера». Сорок один год, середина пути.
Фото Эме Дюпон, 1908
О том, что такое культура или цивилизация, можно спорить до бесконечности – и спорят. Количество определений исчисляется сотнями. Но если не ограничиваться поиском дефиниций, то прежде всего становятся очевидны две стороны явления. Иногда они соседствуют на листке календаря, образуя этакую действующую модель.
Пятьсот с лишним лет назад, 25 марта 1505 года, из Лиссабона отправилась португальская экспедиция. 22 корабля с полутора тысячами солдат должны были ни много ни мало завоевать Индию и Малакку, а также пресечь египетскую и арабскую торговлю с этими странами. Сделать это, разумеется, не удалось. Но, при всей вздорности затеи, что-то мешает признать ее мертворожденной. Ну хотя бы одна мелочь: среди участников экспедиции был некто Фернан Магеллан. Тот самый, будущий организатор первого кругосветного путешествия. А 25 марта 1997 года на дне Тихого океана, недалеко от берегов Эквадора, был найден испанский галеон «La Capitana», который затонул в 1654 году с награбленными сокровищами инков – серебром и золотом.
Вот она, наглядность: в одном случае происходит событие, вернее, начинается цепь событий, влекущих за собой какие-то непредсказуемые последствия. Опасность, риск – и потенциальные возможности. А в другом случае все уже произошло и давно кончилось. Осталось богатство, сокровище, в чистом виде музейный экспонат. Так устроена культура, у нее две ипостаси: создание нового здесь и сейчас – и долгое хранение старого, созданного кем-то и когда-то.
Это, конечно, условная схема. На самом деле чаще всего мы наблюдаем смешение двух противоположностей. 25 марта 421 года была, например, основана Венеция. Город-музей, это несомненно. Но ведь и живой город. В нем живут, работают, там есть университет, театры, известнейшие кинофестивали. Согласно легенде Венеция поднялась из расступившихся вод лагуны как «град неописуемой красы» – примерно как богиня Афина. Ну да, художественный образ, условность: города не возникают сразу в готовом виде. Но одна черта всякого творчества здесь ухвачена: краткий миг, живая точка, где рождается новое. Новизна, разумеется, категория преходящая. От пера, мольберта, иных инструментов до музея путь недолгий.
А у родившегося 25 марта 1871 года выдающегося русского художественного деятеля Игоря Грабаря (ум. 1960) творчество и хранительство вообще слились до неразделимости. Я потому и обозначаю род его занятий нарочито расплывчато: он был и художник (причем пользовавшийся успехом), и критик, и ученый-искусствовед, организатор реставрационного дела, и виднейший представитель музейного сообщества, – в общем, универсал. Как художник Грабарь писал и портреты, и пейзажи, и натюрморты. Не говоря уж о том, что он делал иллюстрации для журнала «Нива», в котором публиковались его статьи. Одни тексты писал для любителей искусства, другие – уже главным образом для специалистов. В частности, «История русского искусства», работу над которой он возглавлял; ее издание прервалось из-за войны, в канун революции. В течение ряда лет (1913–1925) Грабарь был директором Третьяковской галереи. В общем, фигура первой величины в мире художественной интеллигенции. Его, скажем так, не тронули. И титулами он не был обделен: и народный художник СССР, и академик двух академий – «большой» и Академии художеств, и даже лауреат Сталинской премии. Это после «Мира искусства», в котором Грабарь состоял. А в его художественном наследии есть не только «Февральская лазурь» с «Мартовским снегом», но и «Крестьяне-ходоки на приеме у В.И.Ленина и И.В.Сталина». Интересный симбиоз получается┘
Что-то подобное произошло некогда с Николо Макиавелли. 25 марта 1532 года, через пять лет после его смерти, была издана написанная им «История Флоренции» – о том периоде, когда городом правило семейство Медичи; впоследствии оно было свергнуто, но через 20 лет вернулось к власти. Серьезный труд, как всегда у автора «Государя», но стремление заслужить благосклонность Медичи наложило на эту книгу несмываемую печать.
Дело, мне кажется, не в том, что Грабарь прочно сидел в насиженных креслах, а в том, что ему, с его очевидным конформизмом и столь же очевидным высочайшим профессионализмом, приходилось метаться, судорожно искать, какое из них окажется надежнее. Работая в музейном отделе Наркомпроса, он сделался приятелем сослуживицы – Натальи Седовой, жены Троцкого. А потом оно вон как обернулось. Затаиться – все, что он мог сделать. Подальше от должностей, стать просто художником. Написал портрет некоей девочки Светланы, и все решили, что это та Светлана, которая дочь Сталина. Оставалось быть на привязи у власти. Ролей у деятеля искусств было много, но перемещение сделалось иллюзорным.
Я понимаю, что рискую впасть в очевидное упрощение, но позволю себе предположить, что очень большую роль в судьбах творческих людей играет возможность географического перемещения – пусть теоретическая. Грабарь был прикован к музеям и реставрационным мастерским, уже одно это лишало его свободы передвижения. А советские порядки делали его непоправимо невыездным. И куда ему было податься, где спастись от Большого Брата и его всевидящих глаз?
То ли дело случай Артуро Тосканини, великого дирижера XX века. Он родился 25 марта 1867 года и прожил долгую жизнь – до своего 90-летия не дотянул два месяца с небольшим. Ведь, казалось бы, человек его специальности связан с социокультурными институтами множеством нитей – не слабее, чем искусствовед или художник. Но вот перед нами, что называется, послужной список: учился в своей родной Парме как виолончелист, играл – обратите внимание! – в передвижной оперной труппе, на ее гастролях в Рио-де-Жанейро дебютировал как дирижер, потом выступал в этом качестве в 20 итальянских городах, несколько лет разрывался между миланским «Ла Скала» (которым руководил 15 лет) и театрами Буэнос-Айреса, затем, из-за конфликта в Милане, уехал в США, в «Метрополитен-опера». Потом снова «Ла Скала», Нью-Йоркский филармонический оркестр, оркестр нью-йоркского радио, и Тосканини не был равен себе прежнему, а обновлялся. Вот что значит свобода вообще и в частности, свобода передвижения – одна из великих человеческих свобод. Было бы кому передвигаться и с чем, то есть с каким запасом творческих сил. Тогда будет рождаться великое, и омузеивание художника или ученого не произойдет раньше срока. А в академиях и госструктурах состоять необязательно.
