Петр Спивак
Савва Морозов – один из гигантов и творцов первого русского капитализма. В его расчеты на будущее вкралась ошибка.
Велик и прост, как правда, закон демократии, то бишь народовластия: да сбудется воля большинства.
Ну и закон рынка тоже достаточно нагляден: «Всюду деньги, деньги, деньги, всюду деньги, господа,/ А без денег жизнь плохая – не годится никуда». Здесь имеется в виду просто нехватка денег, вечное их свойство. Что деньги могут быть – в том числе по воле большинства народа, вполне демократически – упразднены как реальная экономическая категория – такое авторам и исполнителям сего популярного музыкального сочинения, наверное, не приходило в голову. Как и то, насколько плохой окажется жизнь в результате этой войны двух законов.
Когда в России именем трудящегося большинства было объявлено, что пришла пора грабить награбленное эксплуататорским меньшинством, возник вопрос – куда девать изъятые у этого меньшинства богатства. Был издан декрет «О конфискации всего движимого имущества эмигрантов и лиц, приравненных к ним», и для исполнения его 3 февраля 1920 года по приказу Ленина появилось учреждение с новоязовским именем Гохран. Работало оно в глубочайшей секретности, под непосредственным руководством Ленина, а потом Сталина. Сейчас Гохран подведомствен Минфину РФ. Деликатные вопросы реституции, ответственности по судебным искам, которые могут предъявить наследники «эмигрантов и лиц, приравненных к ним», – все это было сочтено неуместным. Равным образом вытеснили на периферию общественного внимания и вопрос об ответственности иного рода – исторической. Который не может не возникать, когда речь заходит, например, о родившемся 3 февраля 1862 года знаменитом русском промышленнике Савве Морозове, при неясных обстоятельствах ушедшем из жизни в Каннах в мае 1905-го.
Род Морозовых – старообрядческий. А старообрядцы в предреволюционной России выделялись своей активностью на предпринимательской ниве. Реформации в России не было, и фундаменталистское религиозное течение у нас само по себе вряд ли могло ужиться с капитализмом и рынком так, как западный протестантизм. Помогло самодержавие. Старообрядцы сделались дискриминируемым меньшинством – и эта особая общественная и религиозная группа повела себя как группа активная, по законам, часто присущим дискриминируемому меньшинству (классический пример – иудеи). С соответствующими успехами в элитарных видах деятельности, вопреки дискриминационным мерам и традициям.
Это во-первых. Во-вторых: выступая в роли мецената, Савва Морозов оказывал финансовую поддержку не самым популярным деятелям культуры и политики. Что неудивительно – более любимые народом или властью вряд ли бы нуждались в его помощи. Но адресаты помощи у Морозова были все-таки разные. Московский Художественный театр, где он даже вел хозяйственную часть, – одно. Кадетская партия – другое, но все-таки тоже приличные люди. А вот большевики – случай особый, выпадающий. Несвобода мешала им при царизме, но мешала лишь ситуационно, зато свобода как основа общественной жизни мешала сущностно. Здесь-то и возникает применительно к Морозову проблема тех русских капиталистов, которые своими деньгами торили путь врагам денег и свободы. Что деньги и свобода взаимосвязаны и связь между ними куда более положительная, чем между категориями «свобода» и «народ», – такое совершеннолетние люди вполне могли бы понимать, но, видимо, где-то здесь было слабое звено или одно из таковых. Проблема вполне сегодняшняя, разве что список неадекватных объектов финансирования уже не ограничивается сходящими с исторической сцены большевиками...
Но обратимся к биографиям тех, кому выпало «в бедламе нелюдей, с волками площадей», под большевиками или с большевиками – как хотите, так и называйте – жить (и выть – от большевиков и по-большевистски). День 3 февраля открывает нам два интересных случая, объединенных общностью профессии. Это, как ни парадоксально прозвучит после сказанного выше, экономисты. Что делать экономисту в экономическом зазеркалье, где нет собственности и свободного рынка? Возможен ли вообще там экономист, и если да, то какой?
Случай первый. Александр Вайнштейн. Родился 3 февраля 1892 года, умер в 1970 году. Специализацией его в экономической науке были статистика (в частности, сельскохозяйственная) и библиография. Что обычно принято рассматривать как вехи пути ученого? Даты выхода и названия книг, публикаций. Есть это и у Вайнштейна, но есть и вторая линия вех – аресты. Первый раз – по одному делу с Николаем Кондратьевым и Александром Чаяновым – в 1930 году. Второй раз – в 1937-м. Кто там у нас любит троицу? Третий арест – в 1941 году, восемь лет карагандинских лагерей, далее в приговоре было пожизненное поселение┘ В 1957 году Вайнштейн вернулся в Москву. Стал заниматься математическими методами экономического анализа. Многим они тогда казались живой водой для науки об экономике. Какое там – мертвому припарки.
Случай второй. Алексей Румянцев. Родился 3 февраля 1905 года. Уже из другого поколения – советский по жизненному опыту и воспитанию и переживший СССР (умер в 1993-м). Будущий академик и вице-президент АН СССР побывал и на научной работе (политэконом), и на партийной. В последние сталинские полгода заведовал в ЦК отделом экономических и исторических наук и высших учебных заведений. Свободомыслы в таких местах не водятся. Но ведь Хрущев двинулся в сторону свободы. Разве другие не могли? Могли, и кто-то зашел дальше. Румянцев поработал в журнале «Проблемы мира и социализма» в Праге, где хоть немного другой вид из окон. Снятие Хрущева не сразу и не всеми было понято как поворот назад к Сталину – и Румянцев возглавил «Правду». Продержался недолго – был снят за слишком либеральную по тону передовую статью «Партия и интеллигенция». Потом создал первый в стране социологический институт, и там работали, например, Игорь Кон и Юрий Левада. Институт был разогнан, конечно.
На одном узком собрании в начале 70-х он сказал: «Все формации возникли естественным путем, и только социалистическая формация возникла организованно – путем организованных действий масс. Не отсюда ли все наши проблемы? Вот над этим надо подумать».
Так бывает: к тому, с чего надо начинать, приходят под занавес. .
