Петр Спивак
Посмотрите в глаза этой болонке. Кто-нибудь сомневается, что в них светится ее душа?
Анри де Тулуз-Лотрек. Марго. 1881
В середине 50-х годов XX века советский публицист Валентин Овечкин, проснувшийся знаменитым после выхода очерка «Районные будни» (он там изобразил, как работает на микроуровне основа социалистической экономики – механизм перераспределения и какие последствия это имеет), жаловался: шум-то вокруг очерка в основном литературный, а «ось земная от этого ни на полградуса не сдвинулась». То есть в жизни все остается как было.
Вообще-то это нормально – жизнь не должна испытывать встряски от текстов. Хотя от многих – испытывала. Но бывают счастливые случаи, когда жертв и разрушений от книги нет, но жизнь, картина мира в сознании людей необратимо меняются, сдвигается та самая «земная ось». Сегодня со дня одного из таких событий исполняется ровно 150 лет – 24 ноября 1859 года в Великобритании вышла в свет книга Чарлза Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора, или сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь». Все 1250 экземпляров тиража были раскуплены за один день: в газетах заранее появились объявления о научной монографии, в коей утверждается, что человек произошел от обезьяны. Игнорировать Дарвина было невозможно, надо было как-то считаться с его идеями, хотя в целом даже научное сообщество эволюционную теорию не принимало. Шок, который испытали тогда люди, воспитанные в религиозном духе, можно сказать, не прошел до сих пор. Полемика эволюционистов с креационистами, то есть теми, кто считает живые существа – и мир в целом – сотворенными Богом, продолжается.
Как явствует из названия книги, двигателем эволюции в мире растений и животных является, по Дарвину, естественный отбор. Выживают и дают потомство самые сильные, самые приспособленные к условиям существования. Но человеческое общество в той мере может считаться человеческим, в какой оно именно в этом отношении отошло от природы (а если не отошло, то это называется социальным дарвинизмом).
В древней Спарте, как известно, слабых, болезненных младенцев сбрасывали со скалы – воспроизводя механизм естественного отбора. Но великих философов, ученых, людей искусства дали человечеству Афины. Спартанские, видимо, как раз и были отбракованы. Среди тех великих, кто родился 24 ноября в разные годы и века, почему-то очень многих в Спарте ждала бы печальная судьба.
Самый разительный пример – французский художник и график Анри Мари Раймон де Тулуз-Лотрек-Монфа, или просто Анри Тулуз-Лотрек (1864–1901). В отрочестве он сломал обе ноги и остался калекой – даром что граф, из древней аристократической семьи. И стал завсегдатаем и летописцем Монмартра, центра парижской художественной и богемной жизни. Собственно, в этом качестве его у нас в основном и знают – как «художника одной темы», писавшего людей богемы и полусвета. Но были у Тулуз-Лотрека и циклы иного рода, невольно ассоциирующиеся с сегодняшней «дарвиновской» юбилейной датой, – там герои совсем другие: лошади, быки, собаки┘ Именно герои, потому что у художника-аристократа было, по-видимому, то отношение к животным, которое заставляет вспомнить имевшую более общий смысл формулировку другого графа, Льва Толстого, – «дворянское ощущение равенства с живущими». Независимо от положения на лестнице эволюционного развития и от понимания того, что же его движет, это наши собратья, наделенные душою.
Нидерландский философ Бенедикт Спиноза (1632–1677) не был ни аристократом (какое там – еврей, к тому же изгнанный общиной за неортодоксальные взгляды), ни инвалидом детства. Если использовать современную терминологию, Спиноза – инвалид труда: зарабатывал на жизнь шлифовкой стекол, надышался при этом пылью, в конце концов умер от туберкулеза. И заложил основы одного из возможных подходов к решению сложнейшей философской проблемы: существует ли свобода воли? Спиноза выводил свободу из необходимости, из законов природы и из наших усилий по их познанию. «Свобода – осознанная необходимость», да. Философские споры, в которых можно расслышать эти мотивы, продолжаются и вряд ли завершатся в обозримые сроки.
Слабое здоровье было и у следующего нашего героя – британского историка Генри Томаса Бокля (1821–1862), автора «Истории цивилизации в Англии». По болезни он не ходил в школу, учился дома. Отсутствие формального образования ему, конечно, мешало, но и защищало от чрезмерной зашоренности стандартного академического курса. Историю человечества Бокль рассматривал как борьбу между свободой и несвободой, между просвещением и невежеством. Но в отношении свободы воли он был еще скептичнее, нежели Спиноза, – считал, что ее попросту нет, она лишь иллюзия. Законы истории есть, есть влияние климата, почвы и пищи, а свободы воли нет. Ну что ты будешь делать...
Наконец, соотечественник Бокля писатель Лоренс Стерн (1713–1768), автор «Жизни и мнений Тристрама Шенди». И снова живое опровержение спартанского дарвинизма: еще учась в Кембридже, он заболел туберкулезом. Но, видимо, в обществе и особенно в культуре не медицинские, не природные факторы оказываются самыми сильными. Отбор есть, просто он иначе мотивирован. И можно смело сказать, что вся модернистская и постмодернистская проза со всеми ее композиционными вольностями, потоками сознания, субъективностью взгляда и прочими капризами наследует стерновскому роману. И это, что ни говори, проявления свободы, знаки ее торжества. Один боится и твердит, что свободы нет, а другой воплощает ее на деле, его руки ее делают.
