Петр Спивак
Петр Фоменко ищет и находит здесь, сегодня, сейчас.
Фото Арсения Несходимова (НГ-фото)
Опускаться всегда легче, чем подниматься. Примеров тому полно.
13 июля 1977 года удары молний привели к отказу линий электропередачи в Нью-Йорке. Гигантский мегаполис остался без электричества. Хозяевами города на 25 часов сделались бандиты и мародеры. Куда-то слиняла цивилизация. И напрашивается аналогия с катастрофами социального происхождения, определившими ход истории в XX веке.
13 июля 1870 года прусский канцлер Отто фон Бисмарк разослал европейским дворам и правительствам так называемую Эмсскую депешу, своим оскорбительным для Франции тоном провоцирующую Париж на объявление войны Берлину. Что и произошло. В результате Франция была разбита, Пруссия же объединила Германию во второй рейх. А ровно через год после начала этих событий, 13 июля 1871 года, в Петербурге открылся первый в истории России гласный политический процесс – по делу нечаевцев. До большевизма, до прихода варварства было уже рукой подать.
Многие хотели эту вулканическую лаву под тонкой пленкой цивилизации заговорить каким-нибудь административным камланием. 13 июля 1887 года, уже при Александре III, министром просвещения Иваном Деляновым был издан «циркуляр о кухаркиных детях», требовавший не принимать в гимназии «детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детей коих, за исключением разве одаренных необыкновенными способностями, вовсе не следует выводить из среды, к коей они принадлежат». То есть речь шла об отключении социальных и социокультурных лифтов, как сказали бы сегодня социологи. Это был страх перед новым субъектом социального действия.
Сегодня мы знаем этого нового субъекта по литературе революционной эпохи. Его описали Андрей Платонов, Михаил Зощенко. И – родившийся 115 лет назад, 13 июля 1894 года, Исаак Бабель. Автор «Конармии» и «Одесских рассказов», изощренный новеллист, начавший писать по-французски раньше, чем по-русски, и усвоивший все возможные мопассановские уроки. И перфекционист а-ля Флобер – Илья Эренбург даже сравнил Бабеля со слонихой, а себя с крольчихой, имея в виду плодовитость и сроки «беременности» новыми произведениями┘
Да, контраст разительный: «Конармия» – и эстет Бабель. Эстет родом с Молдаванки. И красноармейцы, и одесские налетчики его одновременно завораживали и пугали. За писательским столом, с пером в руке, он как-то управлялся с этой грозной реальностью. Держал дистанцию и не опускался до неправды. Включаясь в систему социальных связей советского общества – терялся, надеялся на новых сильных людей. Искал тех, кто мог бы хоть в какие-то рамки ввести социальную стихию. Тут уже внелитературные, внеэстетические мотивы и критерии.
Характерны суждения Бабеля о писателях из иных, более устойчивых миров. О Прусте: «Большой писатель. А скучно┘ Может быть, ему самому было скучно все это описывать?» О Набокове: «Писать умеет, только писать ему не о чем». И думаешь: ведь это великое благо – когда как бы не о чем писать. Лучше пусть не о чем. Это ведь не что иное, как самоценность жизни, ее свобода от великих событий и целей. Что-то похожее на «конец истории» по Фукуяме┘
Сегодня день рождения одного из лучших наших бардов, Виктора Берковского (1932–2005), и у него есть песня, каким-то странным образом подходящая к бремени, на которое обречен Бабель. Песня на стихи Юрия Левитанского о войне: «Ну что с того, что я там был. Я все забыл, я все избыл./ Не помню дат, не помню дней, названий вспомнить не могу./ Я топот загнанных коней. Я хриплый окрик на бегу┘/ ┘Я не участвую в войне, война участвует во мне./ И пламя вечного огня горит на скулах у меня┘»
Не о чем говорить? Но все, начиная с интонации и ею же заканчивая, говорит о живой жизни духа. Ему есть что сказать. И не сказать не может.
13 июля 1932 года родился режиссер Петр Фоменко. Режиссер, у которого за плечами работа и в театре, и в кино, и в телевидении, что уже достаточно редкий случай. Более того, создатель целой школы, учитель целой плеяды учеников-актеров, которых так и называют – «фоменками». Художник-мыслитель, соединяющий драму, иронию, сатиру, поэзию – да все что хотите. Работающий хоть с классикой, хоть с последним писком словесности. И если при этом он не боится говорить о печальном состоянии сегодняшнего театра, культуры вообще, то можно быть спокойным: это, несмотря на почтенный возраст, никакое не брюзжание. Значит, есть серьезные основания для тревоги. Он вообще, если уж о том речь, ничего не боится. Не озабочен тем, чтобы кем-то или каким-то казаться. Главное – быть. Искать и находить что-то новое здесь, сегодня, сейчас. Поэтому выдержал долгие годы работы странствующим режиссером – без своего театра. Пусть с опозданием, но появилась своя мастерская. И ученики. И любовь зрителя. Все это появилось именно потому, что главная забота мастера была не о том.
13 июля 1830 года Пушкин написал сонет «Поэту». Тот, где вечный завет: «Поэт, не дорожи любовию народной!..» Да, все так, тем более что во взрывоопасном нашем мире с любовью между творцом и народом бывают большие трудности. Такие, что не приведи господь. Читайте Бабеля.
