Имена и даты: краткие хронографические наблюдения. 19 марта

Ливингстон и Стэнли встретились. Один нуждался в помощи, другой вовремя пришел.

«Было гладко на бумаге, да забыли про овраги, а по ним – ходить». Так Лев Толстой написал. Вернее, почти так. Будучи в севастопольской обороне, он сочинил стихотворение, в солдатской «редактуре» ставшее песней с этими словами. Шагая в строю, хочется сетовать на кабинетные умы и чернильные души. Вот только есть здесь оттенок презрения: опять эти умники... И голос несвободы, этакое разочарование: они – нас подвели. Мы – объекты, а не субъекты.

У солдата оно, положим, понятно. За пределы своего маневра – ни шагу. Но беда, если такое царит во всем обществе. Интересно: как бранили авторов карт географы минувших веков?

Сегодня день рождения двух британских путешественников, не раз исследовавших одни и те же или не очень отдаленные одна от другой земли.

19 марта 1821 года родился странник и полиглот Ричард Фрэнсис Бёртон (ум. 1890), который, будучи в Африке, открыл озеро Танганьика – это тот самый регион, изучению которого много сил отдал Дэвид Ливингстон (1813–1873). Бёртон сделался путешественником, служа в армии. Ливингстон же был священником и врачом, миссия его носила, если говорить на нынешнем языке, гуманитарный характер. Сам он определил свою задачу – что именно он должен принести африканцам – в девизе: «Христианство, торговля и цивилизация». И в отличие от огромного большинства колонизаторов всех времен и народов, а также землепроходцев, торивших им дороги, строил свои отношения с коренными жителями на принципах миролюбия и гуманности, боролся с работорговлей.

Увы, по следам Ливингстона шли люди совсем другого пошиба. И то сказать: что такое мультикультурализм, в те времена еще не знали. (Нравственный прогресс все-таки существует!) Поди разберись, лежит ли на Ливингстоне нравственная вина за страдания африканцев. На берегах Альбиона его чествовали как героя, но относились к нему, в общем, утилитарно – как к проводнику британской политики и влияния. Страдавшего от лихорадки, долго не подававшего о себе вестей, его стал искать и нашел американский журналист Генри Мортон Стэнли, в будущем известный авантюрист. Но возвращаться в Англию Ливингстон не захотел, продолжил поиски истоков Нила и умер в нынешней Замбии...

Сегодня исполняется 100 лет со дня рождения нашего соотечественника, коллеги Ливингстона по самой гуманной, как говорят на казенном языке, профессии. Это Владимир Неговский (ум. 2003), создатель реаниматологии. Сейчас слово «реанимация» вошло в рутинную лексику, даже школьники слышали про клиническую смерть и 5–10 минут после нее, в течение которых человека можно вернуть с того света, и мы редко задумываемся над глубинным смыслом того, что происходит при операциях такого рода. Но исторически недавно это было из области сказки. В 30-е годы Неговский возглавил созданную по его предложению небольшую лабораторию, тематика работы которой была обозначена так: «Восстановление жизненных процессов при явлениях, сходных со смертью». Первый в мире Институт общей реаниматологии создал тот же Неговский в 1985 году, а клинические отделения и центры по реанимации существуют у нас всего полвека.

Ливингстон нес свет европейской цивилизации народам Африки, которые жили привычным для них укладом. Неговский учился и учил возвращать к жизни людей, попавших на стол хирурга в терминальном состоянии (так это называют медики), то есть в катастрофический момент. Возвращать, однако, каждого больного по отдельности. А теперь представим себе человека, которому приходится, окуная целую страну в атмосферу рынка и демократии, одновременно ее реанимировать, поскольку сейчас, в момент исторической катастрофы, нарушены самые элементарные повседневные функции. Причем страна эта – его собственная, так что операцию делаешь и на себе самом и своих родных, операция необходима по жизненным показаниям, а результат ее в общем-то непредсказуем...

Я попробовал обрисовать ситуацию, в которую попал и в которой на рубеже 1991–1992 годов вошел в политику и в историю кабинетный в общем-то ученый-экономист Егор Гайдар, родившийся 19 марта 1956 года. Спешу, однако, себя поправить: кабинетный-то кабинетный, но в отличие от множества столь же кабинетных и более «высококабинетных» исследовавший, что такое реальная позднесоветская экономика, какова она есть на самом деле. А не какой она должна быть. Увы, многие шестидесятники эту родную для них новомирскую ноту не расслышали.

Не надо строить иллюзий: возглавить команду реформаторов он не был готов. И не столько даже как экономист, сколько политически. Полнота контекста реформ – этот вопрос был кричащим. В Польше «Солидарность», имевшая массовую поддержку, в союзе с учеными все готовила загодя и капитально. Но состояние России оказалось настолько запущенным, что это был уже не аппендицит, как в Польше, а перитонит. Приходилось думать о простом выживании страны (за импортное продовольствие нечем платить, а без него никуда). И изведать гнев того подавляющего большинства, которое только и умеет, что подавлять.

Из трагической ситуации хорошего выхода не бывает. За века несвободы, за десятилетия несвободы тоталитарной приходится платить. Одним – просто нести тяготы. Другим – терять силы, становиться трагической фигурой истории.

В свое время Гайдара спросили, какого он мнения о Явлинском. Он ответил, что Явлинский способный экономист и очень способный политик, всегда умеющий вовремя уйти от ответственности. Да, в ситуации трагедии нет правых и неправых. Но Гайдар – не сумел, не стал уходить. Думаю, применять на практике свои знания его заставила та же сила, что побуждала его эти знания добывать. Гайдар лучшей своей поры напоминает мне Ученого из «Тени» Евгения Шварца. Помните? «Все мои знания говорят мне, что тень может победить лишь на время».