Герой романа Энтони Берджесса, экранизированного Стенли Кубриком, принадлежит стихии насилия.
Кадр из фильма «Заводной апельсин»
Кто хочет сделать что-то «для вечности», тот должен доказать, что он интересен и заслуживает внимания. В научном фольклоре есть афоризм, как бы от противного трактующий эту задачу: «Наука – лучший способ удовлетворения личного любопытства за государственный счет».
Считается, что автором этого афоризма является один из наиболее крупных наших физиков, которому сегодня исполнилось бы 100 лет, – академик Лев Арцимович (ум. 1993). Правда, он же по поводу той области науки, которой много занимался, воспользовался несколько иной аргументацией: «Физика плазмы ведет к решению важнейших технических задач будущего, поэтому она имеет право на благосклонное отношение со стороны руководителей атомной техники нашего времени». Довод, конечно, более внятный лицам, принимающим решения о выделении денег. Но справедливость и необходимость первой формулы он никак не отменяет.
Все дело в том, что в соответствии со всеми законами физики приемник в состоянии принять только те сигналы, которые передал передатчик. Техническое применение могут найти только те знания, которые кем-то созданы, – как правило, учеными. А они работают, как свободные люди, – то есть работают лучше, тогда когда им интересно. Личное любопытство – двигатель их личного самовыражения.
Разумеется, все это еще более очевидно для художественного творчества. Хотя в СССР само понятие самовыражения, когда ему вернули права писатели и критики в начале 60-х годов, было встречено в штыки. По очень простой причине: у нас тут весь трудовой народ, не жалея сил┘ а у них какие-то барские причуды. У нас тогда не был востребован родившийся 25 февраля 1866 года итальянский философ и эстетик Бенедетто Кроче (ум. 1952), у которого самовыражение – в числе важнейших проблем и понятий.
Кроче был гегельянец, но ревизионист по отношению к учителю. Что понятно: у Гегеля вершиной развития мирового духа было государство, притом прусское. В XX веке это совсем дурной вкус. И Кроче сделал совсем иной акцент – на самодостаточном творческом разуме. Но на стыке творчества и общества возникли противоречия, для нас хорошо узнаваемые.
У Кроче был друг, во многом на него повлиявший, – философ Джованни Джентиле. В 1925 году, уже при Муссолини, он написал и опубликовал за подписями ряда известных людей «Манифест фашистских интеллектуалов». В ответ Кроче выступил с «Манифестом антифашистских интеллектуалов», а с Джентиле разорвал отношения. У Кроче были и другие оппоненты, в том числе пользовавшийся его уважением виднейший мыслитель среди коммунистов – Антонио Грамши, но он стал при фашистском режиме политзаключенным и умер в тюрьме. Публично спорить с ним сделалось невозможно. Наконец, сам Кроче в начале 20-х годов был министром образования и разработал школьную реформу. Но к власти пришел Муссолини, отдавать реформу в его руки Кроче не захотел, и воплотил ее новый министр – все тот же Джентиле, чье имя она и получила┘
Так претерпела злокачественные изменения интеллектуальная среда, оказалась разрушена институциональная система, с помощью которой общество усваивает плоды творческого разума.
На этом фоне идиллией выглядит жизнь великого французского художника, в основном еще XIX века, – Пьера Огюста Ренуара, который родился 25 февраля 1841 года и умер в 1919 году. На первых порах импрессионистов, в кругу которых он был одной из ключевых фигур, публика и критики не жаловали, но Ренуар-портретист имел успех в богатых домах. Уточняющая реплика жившему при советских порядках Арцимовичу: творческое самовыражение может оплачиваться за частный счет. Где засорен один канал сообщения между творцом и обществом, выручит другой. Лишь бы – вернемся к физико-технической метафоре – у самого творца работала свобода видения. А у Ренуара она была – и было видение свободы: ему нравилось свободное времяпрепровождение людей. Болтающих, отдыхающих, купающихся, флиртующих. Легкий, «французский» дух, гедонизм, если хотите, – одно из первейших проявлений свободы.
Хочется вздохнуть: прекрасный век, прекрасная Франция┘ Время и место – мы зависим от них больше, чем картина от рамки. Сегодня день рождения английского романиста Энтони Берджесса (1917–1993), автора прославленного «Заводного апельсина». Мир будущего, там изображенный, – противоположность ренуаровского. Главный герой, Алекс, – грабитель и насильник, которого в тюрьме хирургическим путем лишают агрессивности и сексуальности. А агрессивность его питали не только наркотики, но и любимая музыка Бетховена. И после операции организм Алекса отторгает секс, агрессию – и опять же Бетховена. Роковая связка культуры с насилием. Проблема, как показал исторический опыт, не надуманная. Катастрофическая реальность.
«Мы находимся в состоянии катастрофы», – так говорил о российской реальности, советской и постсоветской, родившийся 25 февраля 1937 года известный литературовед Александр Панченко (ум. 2002). Мысль не сказать чтобы новая┘
25 февраля 1917 года известный русский предприниматель Павел Рябушинский писал в своей газете «Утро России»: «Мы вот теперь говорим, что страна стоит перед пропастью. Но переберите историю: нет такого дня, чтобы эта страна не стояла перед пропастью. И все стоит».
Можно сказать и так: Россия – географическое место точек, где люди стоят – живут – перед пропастью. Тогда это предмет изучения, исторического и художественного. Лишь бы не историософского (как это было, например, у Льва Гумилева или у того же Панченко), то есть отыскания в истории внутренне присущего ей смысла, цели. И если у истории цель есть, то человек неминуемо оказывается средством. Вообще историософия соотносится с исторической наукой примерно так же, как астрология с астрономией или алхимия с химией.
Вот, скажем, 25 февраля 1977 года в Москве произошел ужасный пожар – сгорела гостиница «Россия», ныне не существующая. Символ на символе, хоть роман или поэму пиши. А значит ли эта символика что-нибудь для понимания действительных событий истории? Да ничего┘