Ада Горбачева
Так кто же должен сказать весомое слово в отношении больных преступников первым: прокурор или врач?
Фото Григория Тамбулова (НГ-фото)
Жизнь и болезнь как часть жизни в местах лишения свободы – тема, близкая многим жителям России. «От тюрьмы да от сумы не зарекайся» – русская ведь пословица. И звучит сегодня очень актуально. Если в стране свободные люди нередко умирают от несмертельных болезней, то в заключении это происходит еще легче. И успеет ли человек дожить до освобождения (или до оправдания), во многом зависит от тюремных врачей. А тюремные врачи зависят от приказов начальников СИЗО, тюрем, колоний...
«Люди не должны в тюрьме умирать, если они болеют, то они должны оттуда выходить лечиться, а потом их судьбу должен определять суд» – такое пожелание высказал две недели назад президент Дмитрий Медведев, юрист, если кто забыл. И заметил при этом, что большое количество людей сидят в тюрьмах не всегда обоснованно и справедливо.
Проблема гибели в заключении опять вышла на первые полосы в связи с новым расследованием «дела Магнитского» и докладом президентского Совета по правам человека, переданным Медведеву. Опять заговорили о целесообразности передачи тюремной медицины в Минздравсоцразвития. На этом настаивают правозащитные организации, таково мнение Формулярного комитета РАМН, считающего, что в Минздравсоцразвития должно быть создано самостоятельное управление тюремной медицины.
Очень острым назвал вопрос о судьбе тюремной медицины глава ФСИН Александр Реймер. Год назад тюремным ведомством начат эксперимент в Санкт-Петербурге, Ленинградской и Тверской областях, суть которого в том, чтобы вывести тюремную медицину хотя бы из подчинения начальников учреждения и подчинить ее напрямую медицинскому управлению ФСИН, чтобы врачи стали независимы от руководителей колоний и СИЗО.
Впервые вопрос о необходимости реформы медицинской службы ФСИН был поставлен в 1992 году академиком Андреем Воробьевым, в те годы министром здравоохранения РФ, подготовившим постановление правительства РФ о выведении медицинской службы из структуры МВД и переводе ее в Минздрав. Тогда впервые было отмечено, что многие преступники, в сущности, больные люди, чаще всего психически, и часто нуждаются не в наказании и исправлении, а в лечении. В каждом конкретном случае свое слово должен сказать врач и лишь потом – прокурор.
Почти через 20 лет мы на том же месте. Хуже того, намеренное лишение больного медицинской помощи используется как средство давления. Через год после гибели адвоката Сергея Магнитского – еще одно громкое дело: в заключении умерла предпринимательница Вера Трифонова.
Один из врачей 20-й московской больницы, где давно существует специальное отделение для лечения заключенных – СИЗО с тюремным режимом, рассказал, как Трифонову привезли туда в сопровождении десятка тюремных начальников, среди которых были и медики, в основном женщины в форме и при погонах. Она была бледна, в жутких отеках, с одышкой. Сердечная и почечная недостаточность была вызвана тяжелой формой сахарного диабета. Трифонову положили сразу в реанимацию, немедленно начали процедуры острого гемодиализа. К ней в обычном гражданском отделении приставили охрану, хотя всем было ясно – она никуда не сбежит. Она умоляла: «Доктора, помогите, я умираю». Ей обещали помочь. Сделали пять процедур гемодиализа, удалили 10 литров жидкости. Она перестала задыхаться, смогла спать лежа.
Врачи тюремной больницы, видимо, напуганные первой реакцией президента Медведева на смерть Магнитского, сами всерьез опасались за здоровье Трифоновой и препятствий к лечению не чинили, скорее, наоборот, были искренне заинтересованы в ее выздоровлении. В кулуарах они намекали, что скоро у Трифоновой суд, учитывая тяжесть заболевания, ее наверняка выпустят, и она сможет продолжить лечение на свободе. Однако суд продлил ей содержание под стражей, и, как только врачи собрались переводить ее из реанимации, тюремщики увезли Трифонову в СИЗО. Умирала она в Можайской больнице, где не было гемодиализа.
После скандальной гибели Трифоновой президент Медведев изменил законодательство, распространив на подследственных постановление правительства от 2004 года, по которому тяжелобольных осужденных освобождали из-под стражи и от исполнения наказания. Тогда же вновь заговорили о передаче тюремной медицины из ФСИН в Минздравсоцразвития.
Это не так просто, как кажется. Тюремные врачи лишатся погон, значит, их заработок и социальное обеспечение ухудшатся, они потеряют возможность раннего выхода на пенсию по выслуге лет. С другой стороны, как сказал Александр Реймер, только 23% медиков пенитенциарной системы носят погоны. Судя по тенденции в отношении военных медиков, число тюремных врачей в погонах тоже будет сокращаться. Видимо, их труд компенсируется как-то еще.
Обвинять в том, что творится с заключенными, тюремных врачей – проще всего. Сейчас на них сваливают вину за смерть Магнитского, что вовсе не факт. Выбирая между «тюремным» и «врачом», они выбрали первое. Может быть, с переходом в гражданское подчинение им легче будет сделать другой выбор.
