Человек в реанимации

Попадая в реанимацию, больной становится, так сказать, медицинским заключенным. Контакты с внешним миром практически прекращаются. Максимум, что возможно (если сохранено сознание), – написать записку и передать близким через медсестру или санитарку. А если сознания нет – тогда полная неизвестность. Конечно, что-то расскажет врач, что-то персонал отделения (особенно при материальной подпитке). Что с больным происходит на самом деле, чем его лечат, родственники могут только гадать. В реанимационное отделение посетителей не пускают. Считается, что они только мешают, да и заразу приносят. А на Западе в реанимационные палаты можно зайти чуть ли не в день операции. Тем более сообщают о средствах лечения – и самому больному, и его родственникам.

Однако оказывается, что и у нас должны пускать посетителей в реанимацию. «Не пускать не имеют права, – говорит профессор Игорь Молчанов, главный анестезиолог-реаниматолог Минздрава РФ, – это произвол. В других странах пускают, потому что, во-первых, там легко соблюдать санитарный режим, там великолепные системы воздухоочистки, многократный обмен воздуха, бактериальные фильтры, защищенные раны у пациентов. Во-вторых, у нас очень много проблем в уходе за больными в реанимации и уследить, чтобы родственники пришли, когда больной лежит не возбужденный, чистый, не в моче и так далее, очень трудно. Проще не пускать, чем каждый раз готовить больного к визиту близких. Посетители – это лишний контроль, лишние глаза. Дефицит медицинского персонала гигантский, одна сестра на трех больных. Хотя сейчас стали пускать в реанимацию чаще: прямой контакт – прямой побочный доход».

Но даже если родных пустили, даже если сам больной в сознании, ни он, ни родные не знают, что ему сделали, что не сделали, какие лекарства ввели, какие – нет, то ли потому, что их нет в наличии, то ли потому, что они дорогие, то ли по невниманию медицинского персонала.

И это, как выясняется, тоже противоречит букве закона. Пациент, а если он не может, то его прямые родственники или юридические представители имеют право получить полную информацию вплоть до ксерокопии болезни. Если каких-то лекарств не хватает, об этом обязаны известить.

Обязаны, но не извещают. Чем лечат – не ваше собачье дело. Когда больной в тяжелом состоянии или тем более без сознания, ему вводят энтеральное питание. Специальных сбалансированных смесей много. Производство их представляет собой сложный технологический процесс. И в этом процессе могут происходить сбои. Так, в Чили в феврале нынешнего года был забракован ряд партий одной из таких смесей – «Нутрикомп АДН Браун»: состав смесей реально не соответствовал тому, что написано на этикетках. Несоответствие по электролитному составу приводит к серьезным нарушениям обменных процессов на клеточном уровне. Последствия оказались катастрофическими – вплоть до трех смертельных исходов. В связи с этим в феврале департамент здравоохранения Сантъяго запретил функционирование производственной линии всех продуктов питания АДН компании «Браун медикал Чили», возбуждено уголовное дело. Казалось бы, что нам до этого? К сожалению, чилийская история касается и нас. Смеси для энтерального питания этого производителя поставляются и в Россию.

По какому принципу применяются у нас те или иные средства – загадочная история. Например, гемодез – раствор для внутривенного вливания. Много лет специалисты боролись против его использования. Тщетно. Весь мир отказался от поливинилпирролидона, а у нас его производят тоннами под обновленным названием неогемодез. Зато атропина, без которого невозможен наркоз перед операцией, остро не хватает, как бы ни уверяли чиновники в обратном. Стоит он недорого, с регистрацией возня – невыгодно и дорого. То же касается норадреналина, без которого на Западе не обходится ни одно отделение реанимации.

Закона о правах пациентов у нас нет. Но на самом деле прав не так уж и мало. Просто мы существующими правами не пользуемся.