Ада Горбачева - Михаил Иванович, достижения медицины за последние годы позволяют вылечивать многие считавшиеся раньше фатальными заболевания. Как обстоит дело в онкологии?
- За десять лет прогресс очень большой. На сегодняшний день 50% больных, попадающих в Онкологический центр, выздоравливают. Это колоссальная цифра. Есть опухоли, которые хорошо лечатся и высокочувствительны к химиотерапии: рак яичников, рак молочной железы у женщин. Даже с метастазами в кости пациенты живут десятки лет. Методики совершенствуются, появились новые препараты, созданы великолепные стандарты лечения, несопоставимые с тем, что было 10-15 лет назад. Но по-прежнему 60-70% больных поступают в онкологические учреждения с распространенными формами рака. Раннее выявление рака, как и других заболеваний, - это не медицинская, а социальная проблема. Чтобы изменить ситуацию, необходим целый пакет государственных мероприятий по организации здравоохранения нашей страны. При советской власти существовали профосмотры - очень эффективные. Когда-то я по просьбе директора какого-то совхоза проводил осмотр и выявлял там 3-5 случаев нераспознанного рака, которые тут же начинали лечить. На крупных заводах профосмотр проходили все работники. Сейчас с появлением неспециализированных ведомственных больниц, массы коммерческих структур, которые вообще не заинтересованы в том, чтобы заниматься этим вопросом, население оказалось предоставлено само себе. Если деньги есть - человек пойдет обследоваться в коммерческую диагностическую службу; если денег нет - никто его нигде не примет.
- Коммерческие центры - штука тоже опасная. Там вообще могут найти то, чего нет, и проводить ненужное, но небезопасное лечение.
- Лет пять назад я был в Барселоне и в фойе муниципального госпиталя видел громадный плакат: "Если вы хотите сохранить здоровье, скажите "Нет" приватной медицине". Все-таки в государственной медицине есть некая вертикаль, которая жестко контролирует ряд моментов, связанных с диагностикой и лечением.
- Но у нашего государственного здравоохранения нет средств, оно не может финансировать современные международные стандарты лечения онкологических заболеваний.
- Надо знать нынешнюю структуру финансирования здравоохранения: 80% бюджета здравоохранения в регионах составляют муниципальные средства и только 20% - федеральные. Известно, кто платит, тот и заказывает музыку. Вот недавно мы провели, по сути, всероссийскую конференцию по современным стандартам лечения рака молочной железы - наиболее частой патологии у женщин. Присутствовали представители 36 регионов. На основе коллегиального заключения нескольких ведущих учреждений выработан протокол лечения этого заболевания, представлен самый эффективный метод, указаны препараты, которые нужно применять. Раньше это было бы обязательно к исполнению на всей территории страны. Сейчас все зависит от местных властей. Кто-то говорит, что в бюджете области нет средств на реализацию нашей программы, в других регионах ее профинансируют. То есть решения конференции носили рекомендательный характер. Между тем говорить об успехах онкологии можно только при условии правильного современного лечения. К сожалению, у нас нет полномочий потребовать, чтобы выработанных протоколов придерживались все онкологические учреждения России. Ведь хотя Онкологический научный центр - самый крупный и самый мощный в стране, это не головной институт по онкологии. Так сложилось, что головного института вообще нет и за стратегию онкологии, в сущности, никто не отвечает. Специалисты нашего центра ездят по регионам, читают там лекции, делают операции, но их работа носит показательный, чисто рекомендательный характер.
- Ваш институт со времен, когда им руководил академик Блохин, называют Блохенвальдом. Ведь химиотерапия, которую проводят после операции, сама по себе очень тяжела для больного. Развивается анемия, другие мучительные побочные явления. Что предпринимается в этом плане?
- Сейчас применяются другие препараты, не те, что 10-15 лет назад, есть препараты, препятствующие развитию анемии, используются препараты прикрытия, так что химиотерапия легче переносится. Но обеспечение процесса лечения - дорогостоящее мероприятие. И препараты прикрытия очень дороги.
- С онкологией тесно связана проблема боли.
- Это многогранная проблема. Есть обезболивание во время операции, в послеоперационном периоде. Есть обезболивание при генерализации процесса, когда в обезболивании нуждаются, по сути, погибающие больные, и порядок обезболивания совершенно другой. Применяются современные пластыри, действующие на болевой синдром в течение нескольких суток, современная корешковая катетеризация, современные ингаляторные обезболивающие препараты. Проблема обезболивания хирургических больных - одна, ею занимаются анестезиологи и реаниматологи, проблема умирающих больных - совершенно другая.
- В Онкологическом научном центре занимаются и паллиативной медициной?
- Мы занимаемся всеми направлениями онкологии, в том числе и паллиативным. Паллиативная медицина - широкое понятие. Есть паллиативная хирургия, когда больного радикально оперировать нельзя и операция производится для сиюминутного спасения его жизни, например при непроходимости. На сроках жизни больного это не отразится, но он может прожить еще полгода-год. Химиотерапия поздних стадий рака в основном паллиативная. Но среди химиотерапевтических препаратов есть очень эффективные, и больные после применения их могут жить долгие годы. Иногда удается даже добиться полного излечения, например при раке молочной железы. Задача паллиативной медицины - продлить пациенту жизнь, улучшить качество жизни, проводя эффективное обезболивание.
Года два назад у нас в гостях был известный японский хирург Маруяма, председатель Комитета ВОЗ по раку желудка. Мы оба делали доклады. Результаты произведенных операций оказались зеркальными, но у него 85% больных были с первой-второй, то есть начальными, стадиями рака, а у меня - с третьей-четвертой. Показатели эффективности в нашем Центре удерживаются на уровне мировых стандартов. Я сторонник расширенных операций, когда, помимо пораженного органа, удаляется обширная сеть лимфатических сосудов, где могут быть метастазы. Это сложнейшие операции, но они улучшают результаты на 25-30%, снижается количество рецидивов.
- То, что у японского хирурга большинство больных были с начальными стадиями рака, означает, что в Японии лучше поставлена профилактика?
- Конечно. Там совершенно иные бюджеты, несопоставимые с нашим. Национальный противораковый институт в США, который в три раза меньше Онкологического научного центра, имеет годовой бюджет 15 млрд. долларов, а мы около 400 млн. рублей в год. В Японии под эгидой Национального противоракового исследовательского центра в Токио 80 госпиталей. В самом маленьком городишке те же технологии лечения, что и в Токио. Каждому японцу государство обеспечивает регулярный комплекс исследований. Например, раз в квартал все проходят гастроскопию. У нас же отменилась даже массово проводившаяся в советские времена крупнокадровая флюорография, которая позволяет выявить сразу две патологии: рак и туберкулез.
Онкологический научный центр пытается сделать все от него зависящее, чтобы приблизить современные достижения онкологии к регионам. В мае мы проводим конференцию в Краснодаре по злокачественным заболеваниям легкого, пищевода и желудка, в июне - в Тобольске по паллиативной помощи онкологическим больным. Есть идея открыть филиалы Онкологического научного центра в регионах. Первый как раз филиал в Барнауле. Наши профессора будут выезжать в Барнаул и обучать там специалистов современным технологиям.
Главная беда онкологии, как и всего российского здравоохранения, мизерное финансирование. В онкологии есть схемы лечения, где одна инъекция стоит 1,5 тыс. долларов, а таких инъекций нужно сделать десятки и провести несколько курсов. Это проблема очень болезненная. В цивилизованных странах реализован основной лозунг: главное - здоровье нации. У нас же, как известно, здоровье не относится к числу государственных приоритетов.
