Главкнига. Чтение, изменившее жизнь

Хотел бы рассказать о своих любимых книгах и объяснить, за что я их полюбил. Библия. За Экклезиаста и Евангельское распятие – вершина нелогичной правдивости, от памяти о которой просто так уйти было невозможно. Сказанное воплотилось в сделанное ценой жизни и муки. Несмотря ни на что. На всю жизнь сохранил завороженную благодарность перед людьми, которые поступают, как говорят. Людьми нецитатного мышления. То есть теми, кто свои жизненные идеалы и истины не помещает в кавычки для дураков или особого места и времени, а следует им в течение своей жизненной истории, осуществляя тем самым ту тезу, которую Рильке выразил в одном из своих писем: слово должно стать человеком. Отсюда же мои предпочтения литературного толка. «Илиада». За то, что открылась мне, когда я лежал на кухне, в окно светило весеннее солнце, а я отходил от сотрясения мозга, читая Гомера и глотая понемногу коньяк. И тут я увидел, что такое человек у Гомера, что пейзаж – это расстояние от одного воина до другого и от виска до локтя, увидел и услышал в этом солнечном луче ритм шестистопника и что он тоже винограден, как человек или море, и это было как длительное озарение. «Ночь нежна» Фрэнсиса Скотта Фицджеральда. За описание неуловимых вещей. Женскую красоту мало кто умел описывать: бронзовела на глазах, а тут она дышала хрупкостью до конца. «Выбранное» Алексея Парщикова. За Валдайские озера и леса, с которыми книжка срослась, пока я жил в деревне Гагрино, за гениальную метафорику. «Король Лир». За то, что, когда дошел до слов Лира: «Удавили мою девочку как собаку», пережил просветление и метаморфозу всего мира, начиная с верхней полки купе, на которой читал пьесу, и заканчивая всеми будущими днями, которые в тот миг оказались все сразу здесь. Элиот. За стихотворение «Marina». Читал его на Страстном бульваре на лавочке, осенью под фонарем, в издании «An Antology of English and American Verse» и вдруг увидел, что все смыслы этого немыслимого стихотворения стали таять, растворяясь один в другом, пока не растаяли без остатка, оставив по себе лишь чистый немерцающий свет, как это и должно произойти там, где слова ушли, обнажив область, им предшествующую и их породившую. Стихи Рембо в переводах (мальчиком читал в библиотеке Дома художников). За то, что пробил озноб.