Ольга Аникина Встреча с книгами, которые могут повлиять на жизнь, впервые случается в детстве и юности. Поэтому, чтобы быть верной хронологическому порядку, я должна назвать сказки Андерсена. Мне невероятно повезло: я получила в наследство потрепанную книгу без обложки, в ганзеновском переводе, с «ятями» и гравюрами Тегнера, где Герда действительно читала «Отче наш», а ее бабушка листала Евангелие. Потом я прочитала адаптированный советский вариант и впервые узнала, что на свете бывает цензура.
В ранней юности, которая пришлась на 1980-е годы, ко мне впервые в руки попала популярная нынче сказка Клайва Стейплза Льюиса про Льва, Колдунью и Платяной шкаф. Книжку мне дали почитать всего на два дня. Потом я открыла Льюиса как философа христианства, и книги «Бог под судом» и «Расторжение брака», которые в 90-е вдруг стало возможно купить в России, были настоящим открытием.
Если в мои руки попадала книга, которая потрясала, я начинала читать все книги автора. Такая книга становилась центром, вокруг которого, как грибница, нарастали другие источники. Так было с Достоевским: после того как домашняя библиотека оказалась перелопаченной не один раз, вдруг возник Бахтин, от которого голова буквально пошла кругом.
Помню, как из библиотеки медицинского института по юности я нагло выкрала книгу стихов Лорки, рассудив почему-то, что я более других имею на нее право. Помню, как испытывала чувство стыда, дочитав до конца «Хорошо ловится рыбка-бананка» Сэлинджера, и для меня до сих пор чтение всей серии рассказов про Симора Гласса есть некий индикатор человечности. Из более поздних находок – Шервуд Андерсон, избранные рассказы из книг «Уайнсбург-Огайо» и «Триумф яйца». Манера Андерсона завораживала, и мне какое-то время назад хотелось написать нечто подобное. И хотя позже я уже рассталась с этой идеей, получилось так, что в моем сборнике рассказов «С начала до конца», который сейчас готовится к выходу, неосознанно выплыли отголоски этой мечты.
Дарья Гармоненко