Даниэль Орлов Наконец признаюсь себе, что всегда любил не эстетскую «Черную курицу», а «Маленьких дикарей» Сетон-Томпсона и «Мой дедушка – памятник» Василия Аксенова. А вообще в школе я девять раз перечитал «Жизнь двенадцати цезарей» Светония. К 27-ми я прочел всё или почти всё из «зарубежки», что прилично русскому человеку, чтобы не прослыть невеждой в кругу ленинградских пьяниц. Кстати, пока я читал «Пейзаж, нарисованный чаем» Милорада Павича, Штаты бомбили Белград. Я им это никогда не прощу. Никогда.
Без преувеличения скажу, половина нынешних геологов пришли в профессию, начитавшись «Территории» Олега Куваева. Это было написано про настоящих людей, как и «Три минуты молчания» Георгия Владимова. Где-то в экспедиции на Полярном Урале оцарапала меня золотой чешуей «Царь-рыба» Виктора Петровича Астафьева и много лет спустя обожгло его же жестокое и честное «Прокляты и убиты». Откровением стало «Луковое поле» Анатолия Кима, книга, инициирующая читателя, делающая его причастным неизъяснимому, тому, что стоит за историей, рассказанной автором, за самим авторам и даже, пожалуй, за литературой. И конечно же, «Пегий пес, бегущий краем моря» Чингиза Айтматова, хрустальной чистоты текст о жизни и смерти. Когда я совсем вырос, то заново прочел «Тихий Дон», «Войну и мир» и «Братьев Карамазовых». Так мне, наверное, не написать, как бы ни пыжился.
Забавно, что некоторые книги, как мостки, развалились под моим читательским весом. «Улисса» я так и не смог осилить. У меня «не пошел» Фаулз, я сам сбежал от выспренней бредятины «Атлант расправил плечи» Айн Ренд. Меня кривило от натурализма Мамлеева и вымученного юмора Войновича. Я засыпал над «Красным колесом» Солженицына, скучал от дотошности Зюскинда и многомудрия Сигизмунда Кржижановского. Проза последнего пахнет как тщательно загримированный трехнедельный труп перед укладкой в гроб.
Что касается романов современников и ровесников, лучше промолчу. Мне с этими людьми еще быть в одних компаниях, могут и отравить: народ злопамятный.
Дарья Гармоненко