«Одиссея капитана Блада» Рафаэля Сабатини – самая первая, самая любимая книга, в детстве читанная-перечитанная, практически заученная наизусть ветхая книжка с картинками Высоцкого. В ней было все, что нужно в детстве, – победившие любовь и справедливость, приключения, храбрость и честность. И, конечно, прекрасный, мрачный, умный юмор капитана Питера Блада.
«City» Алессандро Барикко – в 2002 году одна девушка, которая следила за всеми новинками, дала мне почитать эту только что переведенную у нас книгу автора знаменитого «1900-го». Я была потрясена языком, метафорами, неповторимой манерой рассказывать истории, смелостью автора и его героев. Тогда мне захотелось писать, и писать примерно так же, в том же духе.
Еще лет через пять я впервые прочитала Вирджинию Вулф. Первым ее «моим» романом стали «Волны» – и еще одно потрясение. Ее тексты – пример совершенства, даже в нашем несовершенном переводе. Совершенство формы, композиции, фразы, ритма. Это очень красивая проза, но не только красивая, еще умная и наполненная жизнью.
«Школа для дураков» Саши Соколова еще одно открытие, но это уже не переводная, а наша проза, показывающая, как можно писать на русском языке, как нежно, больно, страстно, грубо и осторожно можно прикасаться к душе читателя с помощью слова. Тоже перечитывала много раз и буду перечитывать еще. Самое близкое в ней – дача, обычная подмосковная дача, на которой растешь, учишься ездить на велике, плавать и дружить. И все детское, светлое, яркое, что выцветает с годами, эта книга возвращает в цвете, но уже по-взрослому осознанно и со взрослой настоящей болью.
«Дон Кихот» Сервантеса книга мудрая и великая, с замечательным юмором, добрая и, что приятно, большая. Далась мне не с первого раза, а только лет в 30. Теперь одна из самых любимых, и все чаще хочется к ней возвращаться. Мне кажется, она вообще о судьбе человека творческого (во всех смыслах этого слова), поэтому в ней находишь утешение и понимание. Эта книга как друг.
«Сила и слава» Грэма Грина – перевернутая библия о святом грешнике, о великом человеке, который так и не понял, как он был велик. Перепахивает все, но возвращаться к ней хочется не сразу. Знаю, что однажды перечитаю, но пока след, оставленный в душе первым прочтением, слишком сильный, кажется, это рана, которая никак не зарубцуется. Подожду, пока она превратится в шрам.
И, да, еще я могу бесконечно и с любого места читать Достоевского, но я люблю у него не конкретную книгу, а все его тексты целиком, как отдельный мир.