Главкнига: чтение, изменившее жизнь

На самом деле этот вопрос гораздо интимнее, чем кажется, – я не уверена, что на него можно ответить не кривя душой. Поскольку все формирующие личность впечатления закладываются в детстве и подростковом возрасте, то и книги в этот список наверняка входят соответствующие. Но культурному респонденту неловко признаться, что на него оказали основополагающее влияние, скажем, «Таинственный остров» или «Айвенго» (это в лучшем случае). К тому же в минуту тяжких душевных испытаний люди вряд ли обращаются к Достоевскому, скорее хватаются за что полегче, попсихотерапевтичнее, в чем опять же многим неловко признаваться. Этот список, если он честный, говорит о человеке больше, чем сам человек хотел бы о себе сказать. Я скажу по возможности честно, коротко и не все – опять же для человека книги затруднение в том, что таких книг много. Кстати, я предложила для интернет-ресурса Живой Журнал вариант опроса – «10 книг, которые испортили мне жизнь», некоторые не поняли и даже обиделись, а ведь на самом деле книги формируют представление о жизни  часто очень облагороженное, уплощенное. Дон Кихот недаром ведь свихнулся, он начитался рыцарских романов...

Ну вот начнем.

1) Библия в том виде, в котором ее знал советский человек, – в виде «Библейских сказаний» Зенона Косидовского. Кстати, очень толковая книжка, где пересказам библейских сюжетов сопутствует историко-культурный бэкграунд; 2) «Моби Дик» Германа Мелвилла, который я прочла еще в детстве; книга мрачная и величественная, снабдившая новыми архетипами нашу культуру (а это случается очень редко) и давшая начало многочисленным версиям и интерпретациям;  3) истории о Муми-троллях Туве Янсон – тексты замечательной внутренней свободы и на все случаи жизни, да еще и иллюстрированные, что сообщает им дополнительное измерение; 4) все детективы Агаты Кристи, по которым я самостоятельно учила английский, гимн здравому смыслу и интеллекту в непафосном, очень британском изводе; 5) «Властелин колец» Толкина,   снесший крышу всему нашему поколению, и сопутствующая литература вплоть до замечательно апокрифа Кирилла Еськова «Последний кольценосец» – до Толкина мы не знали, что можно создать свой, отличный от нашего вариант мира со своей топографией и географией, историей и религией, культурой и лингвистикой, с разнообразными, живущими бок о бок гуманоидными расами и, главное, со своими чудесами;  6) Станислав Лем – практически все, от рассказов о Пилоте Пирксе и до «Соляриса», непревзойденной вершины философской мысли в ее художественном оформлении; 7) «Дюна» Фрэнка Герберта – идеальный вариант конструкции собственной вселенной с очень мощным не проговариваемым, но подразумеваемым бэкграундом.

Остальные, которые казались главными когда-то,  сами собой тихонько рассосались, как, скажем, роман «Мастер и Маргарита», в подростковом возрасте шарахнувший очень сильно. Список не полный, но по крайней мере честный, и, как видите, в нем нет ни Достоевского, ни Толстого, что говорит скорее не в мою пользу и свидетельствует, полагаю, о внутренней незрелости. А вот «Одиссея» есть, но она как бы всегда растворена в человеке и человечестве, неким таким облаком. Ну и Пушкина я бы, конечно, назвала – в любом его виде и проявлении, но это, как мне кажется, само собой разумеется, ну, и Гоголя по ряду причин – в частности, потому, что это для меня образец правильного способа письма.