Время опять славянофильствует

Там, где раньше был возможен доверительный разговор, образовалась зона молчания. Михаил Нестеров. Тишина. 1888. Тюменский музей изобразительных искусств

Рассуждения о самобытности русского духа сегодня опять актуальны. Отгораживание от Запада идет в контексте разговора о традиционных ценностях. Но где они, если брать церковное измерение? В речи патриарха на инаугурации? В круговращении обрядов?

Недавно мне попалась статья Владимира Эрна «Время славянофильствует», которая написана в 1915 году. Идет Великая война, и автор, размышляя о происходящем, пишет о твердыне духа – русской Фиваиде.

Северная Фиваида действительно была, но было много чего и другого. Марксизм, чисто западное учение, в этом смысле оказался ближе к реальности, чем мысль Эрна. Сегодня, учитывая подъем в обществе левых настроений, можно сказать, что он также входит в нашу традицию, никуда от него не деться.

Сама церковная жизнь вбирает в себя многие черты этого традиционного «изма». Поиск полноты, свободы во Христе подменен идеологией, даже беснованием идеологии, как было это во время оно. Скажем, не просто запрещаются клирики «либерального» толка, даже те, кто просто слывет либералом, попадают под раздачу. При этом епископы объясняют гонимым, что запрет связан с медийной необходимостью. Так порой и говорят священникам: потерпите год-другой, а там вернем вас на прежнее место. Не буду входить в конкретику, чтобы не навредить.

Сейчас, когда слово журналиста весит как никогда мало, с проблемными темами вообще лучше не вылезать. Вот и не вылезают, многое не проговаривается, уходит под спуд. И там, где раньше еще был возможен доверительный разговор, образовалась зона молчания.

Проблема коммуникации в новом эоне встает достаточно остро. Молчание золото, но не всегда. В этом смысле симптоматичен не так давно вышедший фильм о Гражданской войне в США «Civil War» (в российском прокате «Падение империи»), где в центре событий оказываются журналисты. Именно они вместе с Национальной гвардией Калифорнии и Техаса пробираются в пылающий Вашингтон и берут последнее интервью у президента. Конечно, в фильме немало недостатков, начиная с показа военных действий (в них совсем не учитываются современные реалии на поле боя – беспилотники и радиоэлектронная борьба) и кончая поведением людей при анархии (они остаются слишком цивильными). Но в ленте ценна не условная правда картинки, а жест: работа журналистов чрезвычайно важна, благодаря им в распадающемся обществе поддерживается коммуникация.

Без нее мы оказываемся в вакууме. Именно пустота, по моим ощущениям, захватила многие сферы церковной жизни. Люди утрачивают внутреннюю свободу, начинают играть роль послушных винтиков, инструментов. Хотелось бы в этой связи привести свою стародавнюю дневниковую запись, где прячутся страхи, которые сегодня только усилились: «Искусственный интеллект пройдет везде, где есть алгоритм. А это значит, что в скором времени может быть создан священник-робот. «Батюшка» на любой вкус. Нажал на кнопку 1, и перед тобой фундаменталист – строгий, суровый. Нажал 2, и вот – экуменист, мягкий, толерантный. И с языком никаких проблем. Кнопка 1 означает, что будет служить по-церковнославянски, кнопка 2 – по-русски, 3 – русифицированное богослужение, 4 – на греческом языке. Ничего сложного: кадило да кропило. И строгая иерархия. Наверху епископ-программист. А если нужно будет покаяться в грехах, тогда искусственный духовник пригодится. Поговорим как робот с роботом».

С роботами действительно не будет проблем – ни по части идеологии, ни по части богослужебной практики. А как быть с живым человеком?

Философ Владимир Эрн, размышляя о судьбе России, пишет о религиозном онтологизме. Если культура Запада идет под знаком откровенного разрыва с Сущим, то русская – наоборот. Она проникнута полярно другими энергиями, утверждает мыслитель.

Сущее присутствует в русском космосе. Присутствует оно и в церковном обиходе. Так, Бытие незаметным образом входит в нашу жизнь, если мы с толком выстаиваем несколько часов на молитве. Весь вопрос в качестве нашего стояния.

Недавно я пересмотрел лекции Сергея Хоружего, который действительно «стоял». Он то посмотрит на написанное, то окинет взглядом аудиторию. Но чаще всего глядит куда-то в себя. Говорит об исихии – молчании и покое – и уходит в свой внутренний мир.

Молчание в религиозном контексте – это убегание очень далеко. Даль есть как предмет, который всегда ускользает. Но ее можно схватить, указав на другие предметы, которые здесь, тут.

Мы редко поднимаем глаза навстречу другому. В животном мире такой взгляд означает агрессию. Нужно смотреть чуть-чуть в сторону, чтобы сохранить ситуацию общения.

Взгляд-молчание – скользит. Взгляд-исихия – уводит. Но это не провал куда-то, а связь.

У Максима Исповедника душа делается оком. Это начатки обОжения.

Обожение имеет дело с евхаристией, поскольку «Бог всецело наполнил их» (святой Максим). Обожение становится судьбой всей твари. Здесь начинается тема космической литургии. Но взгляд этого уже не может схватить. Он останавливается, стекленеет.

Практики себя (воспользуемся выражением философа Мишеля Фуко) имеют выход в исихазм. Люди пытаются сами себя преобразовать, изменить свое бытие.

Бегающие глаза – у политтехнологов. Одна игра. Прямо никогда не посмотрят. Слово взглядом не подтвердят.

А вот Хоружий подтверждает. Правда, уже из другого мира.

Время в самом деле славянофильствует. Но не тем, что являет наше духовное ядро миру, а тем, что заставляет думающего человека устремиться в дальние дали.

Мы, люди, пришли издалека и уйдем далеко. Эту максиму на интуитивном уровне знают многие. И время напоминает о ней.