Павел Круг. Недавно Москву посетил директор Музея дизайна в Лондоне Деян Суджич. Он был приглашен как мировой специалист по тоталитарному искусству в связи с прошедшей в галерее «Ателье 2» выставкой проектов известного сталинского архитектора Бориса Иофана. На «Винзаводе» Суджич прочитал лекцию о влиянии политики на архитектуру. Ряд пассажей из нее могли бы разорвать на цитаты не только студенты МАРХИ, но и культурологи, политологи, а также диктаторы-менеджеры «Газпрома».
Суджич об архитекторах: «В отличие от других видов искусства, архитектура обладает удивительной способностью бесить людей. Архитектор пойдет на все, чтобы его проект был осуществлен. Он подобен лососю, который плывет против течения вверх по реке, чтобы в конце концов отнереститься и умереть. Ради этого он готов заключить сделку хоть с дьяволом».
Суджич о политиках: «Диктаторы-мегаломаны предлагают архитекторам – вне зависимости от их политических воззрений – больше возможностей для реализации их идей, чем либеральные демократии с их брезгливой снисходительностью к искусству. Но если маленькие страны вкладывают большие деньги в монументальные проекты, то это свидетельствует о внутренней неуверенности их политических режимов».
Суджич – как настоящий англичанин – о проекте «Газпром-сити»: «Я знаю, что это здание в Санкт-Петербурге проектирует британская архитектурная фирма. Вообще-то, если вас приглашают в гости, вы должны вести себя вежливо». Накануне лекции корреспонденту «НГ» удалось встретиться с Деяном Суджичем и задать ему несколько вопросов.
– Действительно ли архитектура и дизайн так зависят от политики?
– Я много написал на эту тему с целью доказать, что архитектура нигде не существует сама по себе. Она отражает наше понимание мира, в том числе и политики. Поэтому не бывает аполитичной архитектуры, так же как нет такой вещи, как не-высказывание. Архитектура существует в постоянно продолжающемся процессе переговоров с властью. Безусловно, она находится между тремя китами – искусством, властью и деньгами.
– Фукуяма в свое время писал о «конце истории» и о том, что политического строя лучше либеральной демократии никто не придумал. В этой связи можно ли сегодня говорить о едином глобальном архитектурном стиле?
– Не первый раз в мировой истории маленькая группа архитекторов кочует по миру и везде осуществляет свои проекты. Возьмем ли мы Россию, которая открыла окно на Запад в Санкт-Петербурге, который строили британские и итальянские архитекторы, или саму Европу, над созданием готических соборов которой потрудились французы, англичане и немцы, – мы видим, что в каждом случае это результат работы, приблизительно говоря, двадцати – двадцати пяти человек. То, что происходит сейчас, в последние десять лет, – это, конечно, взрыв в конструкторском деле, взрыв, который изменил лицо архитектуры вообще. Но в мировой истории подобное происходит не впервые.
– Вы хотите сказать, что архитектура подвергалась глобализации еще со Средних веков?
– Даже раньше. Римляне строили города по одному и тому же плану везде, куда доходили их легионы. Точно так же Церковь строила свои храмы всюду, куда распространяла влияние.
– Как вы относитесь к сталинской архитектуре? Ее часто объединяют с архитектурой Германии при Гитлере и Италии при Муссолини под общим названием «тоталитарной архитектуры». Есть ли тут какие-то различия?
– Я думаю, есть сильные параллели между взаимоотношениями Сталина с Иофаном, с одной стороны, и Гитлера со Шпеером – с другой. Разница в том, что Иофан был более талантливым архитектором, чем Шпеер. Конечно, сходство сталинской и гитлеровской архитектуры значительно. Тоталитарные режимы требуют от архитектуры, чтобы она поражала людей величием, чтобы постройки были монументальными, для чего используются одни и те же материалы. Но, безусловно, разница в том, что Шпеер был главным немецким архитектором недолгое время, когда Гитлер был у власти, а Иофан работал десятилетиями.
– Но тем не менее его основной проект – легендарный Дворец Советов – так и не был реализован. Вы не сожалеете об этом?
– Эта история подобна роману, который мог бы написать Диккенс или Достоевский. Сама идея реализации проекта, который никогда не может быть воплощен в жизнь, – это очень увлекательная идея для писателя. Москва – не мой родной город, но мне кажется, что без этого здания она выглядит лучше. Для меня здесь важно следующее. Если сначала Иофан представил на конкурс проект, который вполне отвечал духу советского авангарда – он использовал простую кубическую форму с минимальными скульптурными украшениями, – то потом он, как писала советская пресса, «был вдохновлен гением Сталина», который требовал: делай дворец больше, еще больше! На этом примере мы воочию наблюдаем борьбу архитектуры с властью. Вопрос в том, кто кого больше использует: власть – архитектуру или наоборот. Это не только борьба, но и симбиоз. Вспомним, что Берия хотел казнить Иофана, но Сталин запретил ему делать это.
– А как вы относитесь к тому, что на подобных стройках использовался принудительный труд? Это ведь накладывает на здания той эпохи определенную печать, в исторической памяти они символизируют тоталитарное прошлое...
– Если вы сейчас поедете в Варшаву, то увидите там Дворец культуры, подаренный Сталиным городу. Тогда он воспринимался как символ угнетения польского народа, но сейчас это просто часть городской застройки. Со временем он потерял символическое значение. Рейхстаг в Берлине воспринимался как символ гитлеровской Германии, символ тоталитаризма. Но после того, как═лорд Фостер перестроил его, Рейхстаг символизирует другую Германию. Символическое значение зданий может меняться со временем, насколько это вообще возможно.
– Вы возглавляете Музей дизайна в Лондоне. Какие актуальные направления в дизайне вы сейчас можете назвать?
– Для меня дизайн – это не просто стиль, но способ миропонимания. То, как мы используем дизайн, говорит о культуре, об отношении людей к вещам, к тому, что происходит с вещами вокруг них. Это мы и пытаемся показать в нашем музее. Но мир быстро меняется и вещи вместе с ним. У нас никогда не было так много экспонатов, как сейчас, но все они недолговечны. Дизайн мебели меняется каждые шесть месяцев, дизайн компьютеров и ноутбуков – каждые два года. Из-за═этой лавины всякой═всячины═в═наше время очень═сложно быть дизайнером. Дизайн сейчас находится где-то между культурой и коммерцией.
– Так же как архитектура – между искусством и политикой?
– Да. Мне не интересно судить об архитектуре только по тому, как выглядит здание, и мне неинтересно заниматься критикой дизайна только в рамках того или иного стиля. Мне хочется понять, что означают эти вещи, их символическое значение.
– Скажите, для вас важен размер этих вещей? Как вы относитесь к гигантомании?
– Это сложный вопрос. Люди всегда хотят увеличить то, что они имеют, в размерах. Если старый телевизор сломался и вы покупаете новый, то скорее всего вы захотите купить телевизор больше, чем прежний. Так что сейчас экраны телевизоров достигают размеров кинотеатра. Людям предлагается выбирать между большим и очень большим. Получается, мы растем и вещи растут вместе с нами.
– Вы были куратором Венецианской архбиеннале в 2002 году. Что в этом году вы отметили на этом мероприятии?
– На мой взгляд, официальная экспозиция архбиеннале была несколько старомодной по сравнению с тем, что происходило снаружи. А то, что происходит снаружи, – это очень важно. Сейчас многие страны бывшего советского блока требуют того, чтобы их заметили. Украина в этом году представила футуристический проект, который я, честно говоря, не совсем понял, но он показался мне устрашающим. Эстония продемонстрировала газовую трубу, которая пролегала между русским и немецким павильонами. Что касается павильона России, там демонстрировали некий шахматный матч между «белыми» и «красными» архитекторами. Подразумевалось, что красными играют российские архитекторы, а═белыми – иностранные. Меня смутил и расстроил такой подход. Вообще мне как бывшему куратору архбиеннале трудно критиковать своего преемника. Скажу только, что я получил удовольствие от архбиеннале этого года. Показывать широкой публике то, что делают современные архитекторы, – это всегда важно. И это как раз то, что делает Венецианская биеннале.
