Твербуль моей жизни

Ирина Паперная: "Руководить не люблю... а получается!"
Фото Натальи Времячкиной

Я стою в красном платье в белый горох у куста шиповника. Это секундная передышка. Вообще-то я куда-то бегу. Может, есть пирожные на веранду к Паперным? Острое ощущение счастья охватывает меня всякий раз, когда я вспоминаю об этом.

Двадцать второго июня

Ровно в четыре часа Киев бомбили┘ Я тогда еще не родилась. Но мама уже носила меня в животе 5 месяцев. Было ей 19 лет┘

10 октября 1941 года я появилась на свет в поселке Миловка под Уфой. Папа, Борис Самойлович Паперный, находился километрах в ста от нас (направлялся в часть после училища). Поздним вечером он предстал перед Мирочкой и Ирочкой, затискал в объятьях и убежал, чтобы в части его не хватились... В феврале сорок второго папа погиб под Смоленском. В двадцать три года он уже был начальником связи полка. Папин брат-близнец Зиновий Паперный остался в живых. После моего рождения дедушка Шмилик, отец моего отца и дяди Зямы, отправил из Миловки телеграмму своей жене Ите: «Мирочка родила. Обе девочки здоровы». Ита схватилась за голову. Ужас! Голод, война... Долгое время московская часть нашей семьи была уверена, что родились девочки-близняшки.

Мне было полтора года, когда мы вернулись в московскую квартиру на Русаковской. Няня Феклуша (вырастившая не одно поколение детей) угостила меня крошечным кусочком шоколадки. Я ее пожевала и выплюнула. До сих пор не люблю шоколад┘ Ребенком я была веселым и покладистым... Вот мы с бабушкой Аней (мамина мама, врач) отправляемся в парикмахерскую стричь наголо мои прекрасные черные кудри. У меня завелись вши. Бабушка плачет, а я щебечу, что всю жизнь мечтала о коротких волосах┘

9 мая 1945 года

Красная площадь. Я у дедушки Шмилика на плечах. Вокруг все плачут, смеются и целуются. В этой чудовищной давке дедушка меня потерял. Представляю, что он тогда пережил. А мне было так хорошо! Меня передавали из рук в руки, обнимали, угощали. Каким-то чудом я нашлась. Мама долго потом дулась на дедушку, а я сидела у него на коленях и помогала крутить пахитоски┘

Чудный дедушка Шмилик! Он плакал только от радости, никогда не сдаваясь перед трудностями. Мужественно переживал гибель сына, поддерживая и утешая близких. Он преподавал литературу в военном училище. «Солнце русской поэзии закатилось!» – начинал он урок, цитируя слова Белинского о Пушкине. Доставал большой белый платок, сморкался и рыдал┘

5 марта 1953 года

Смерть Сталина. Мы с мамой голосим, у бабушки – каменное лицо. Она пережила «дело врачей», ее уже уволили с трех работ – как кормить семью? Двоюродная сестра Белочка взяла меня на похороны. Самое мое страшное воспоминание. Карабкались по каким-то крышам, ползли дворами. Домой вернулись разодранные, исцарапанные, но невредимые. Тут уж и бабушка заплакала. В той мясорубке погибло много людей. Правда, об этом я узнала много позже.

Моя ночная жизнь – это участие в спектаклях, которые ставятся по пьесам моего сына... Фото Натальи Времячкиной

В школе я была отличницей, говоруньей и заводилой. Кажется, такой и осталась на всю жизнь. Запоем писала стихи. Дядя Зяма, тогда уже известный литературный критик и пародист, относился к неудержимому потоку моей поэзии прохладно: «Напор есть, надо воду выпустить». Самым верным поклонником моих творений был его сын, Вадик Паперный. Он давно уже живет в Америке, стал автором культовой книги «Культура 2». И почему-то до сих пор свято в меня верит┘

Самое время рассказать о нашей «малой родине», о Баковке. Мой дед по маминой линии был крупным чиновником в Министерстве путей сообщения. В 1937-м он застрелился. Видимо, хорошо представлял дальнейшую свою жизнь. Он успел построить домик на 20 сотках в подмосковном поселке Баковка. Сейчас мне трудно представить, как там помещались две родственные семьи Кревинских и Паперных, взбалмошные и шумные, с детьми, внуками, племянниками, кузенами и кузинами┘ Шарады, игры в слова и ассоциации, представления на крыше сарая, разодранные коленки, вечера на веранде под оранжевым абажуром, литературные споры. Проходят годы, сменяются поколения, а милая баковская неразбериха остается неизменной: с непременным творческим полетом и мучительными перипетиями разделенной и неразделенной любви┘ «Осень работает, осень не дремлет, стало быть, скоро весна┘ Спелые яблоки землю медленно падают на┘ А мы сидели на веранде, веранде, веранде, мы сидели на веранде и чай, чай, чай, чай┘» – напишет потом мой сын Леша, и эта песенка станет самой любимой у дяди Зямы.

Теперь о моем неповторимом сыне. Его я родила на последнем курсе. На химический факультет МГУ поступила без труда и особой радости. Гораздо больше меня занимала тогда несчастная любовь к Тимуру Зельме, которую я решительно пресекла на помойке нашего двора, влепив ему пощечину со словами: «Я не знала, что ты такой в жизни подлец!» А если серьезно, я мечтала не о химии, а о филфаке и журналистике. Но папа-дядя был решительно против филологии, к тому же мама, заведующая химической лабораторией, активно зазывала меня в любимую профессию. Училась в университете я, кстати, неплохо. На одной студенческой вечеринке встретила Мишу. Он играл на гитаре и пел красивым баритоном: «В этом парке густом мы с тобой до рассвета бродили┘» Очень скоро мы забрели в ЗАГС, потом родили сына... Жизнь налаживалась. Но химию я так и не смогла полюбить. Как и мужа. Мне все время нужно было куда-то бежать – в театр, в поход, на выставку. И в аспирантуру я «забежала», когда кормила Лешку грудью. А Миша был домашним, обстоятельным, добрым. Я даже не ушла от него, а как-то прошла мимо. Мимо семьи и уюта. «Мы вышли из дома, светила луна, на кладбище пел соловей┘ Из нашего дома дорога видна, и вот мы уходим по ней┘»

Это было нелегкое для нас с Лешкой время. Я готовилась к защите диссертации. Пропадала в университете, сын чудил и капризничал. В 28 лет я стала кандидатом химических наук. Семья была довольна. Как-то, когда Лешка пошел в первый класс, одна бабушка на скамеечке поведала, что он курит с мальчишками в подъезде. Что делать? Начиная с пеленок, я, как кенгуру, везде таскала сына за собой. Мы смотрели в «Современнике» «Вкус черешни», он что-то мурлыкал, лежа у меня на животе┘ Песенку «Пане-панове» Булата Окуджавы из этого спектакля Лешка любит до сих пор┘ Я уговорила режиссера Олега Киселева взять сына в детскую театральную студию во французской школе на улице Достоевского. Олег ставил музыкальный спектакль «Голоса травы» по Трумену Капоте. Лешка играл Билли Боба, носился по сцене с игрушечным пистолетом и, кажется, был по-настоящему счастлив. Вопрос с курением был временно решен. Песенки к этому спектаклю писала я┘

1973-й

В 1973 году я познакомилась с удивительным человеком, Львом Арамовичем Пирузяном. Мы – группа молодых ученых – талантливые, веселые и свободные. Разные, но одинаковые в одном – мы никуда не вписывались. И нас всех Пирузян собрал под одну крышу. И эта крыша называлась┘ Тут следует сделать паузу. Это была любимая шутка моего дорогого дяди, Зиновия Паперного. Когда в доме собирались литераторы, он звал меня и невинным голосом спрашивал: «Ирочка, как называется институт, в котором ты работаешь?» «НИИБИХС в КУПАВНЕ!» – звонко отвечала я. Расшифровываю: Научно-исследовательский институт биологических испытаний химических соединений. Уф! Все верили, что это его лучшая шутка┘ Зямочки нет уже 10 лет┘

В 10 лет Лешка поступил в детскую театральную студию на улице Стопани к Олегу Павловичу Табакову. «Лелик» очень любил Лешку, называл пионер-еврей-Паперный (таковы были его анкетные данные) и буквально падал со стула от хохота, когда тот играл Ромео или Васеньку из «Старшего сына» Вампилова┘

Неслись вскачь 70-е

Для кого-то это было застойное болото. А для меня пусть двойная (химия – театр), но такая прекрасная жизнь! Я редактировала пирузяновские монографии по скринингу, работала общественным завлитом у Олега Табакова, была заместителем президента Клуба пантомимы в Центральном доме работников искусств (ЦДРИ). Толя Елизаров, Саша Андреев, Слава Полунин – они все оттуда. Перевела с чешского замечательную книжку «Дети райка» о знаменитом французском миме Дебюро. Слава Полунин впоследствии ее издал во Франции. Писала стихи, сценарии, влюбилась в удивительные спектакли театра Гедрюса Мацкявичюса, (папы ведущего «Вестей» Эрнеста Мацкявичуса). Ездила с ним на гастроли (Питер, Новосибирск, Томск). Лешка учился у Гедрюса в студии, играл у него в спектаклях┘

А в 1982-м получила от Марка Розовского предложение, от которого не смогла отказаться. Впервые мы с ним встретились в «Юности» на киселевском спектакле. Марк был покорен неистовой непосредственностью моего сына, а одна строчка из моих «виршей» привела его в шок. «Клин вышибет из клина клин┘ Когда клин клином вышибают, я могу понять! Но как клин может вышибить из клина клин?!» Вот зануда, этот Марик! Итак, он позвонил мне: «Открываю театральную студию в ДК медиков. Пойдешь ко мне? – Кем? – Ну, Ирой Паперной┘»

Театр поглотил меня полностью. В один промозглый вечер 1983 года я шла по темному центру Москвы, месила лужи, и мне казалось, что – все. Каюк. В студии отменили спектакль из-за похорон Генерального секретаря ЦК КПСС, кажется, Черненко. Думала, теперь так будет всегда! По ТВ будут показывать танец маленьких лебедей, меня никогда никуда не выпустят, и я всю жизнь буду заниматься органической химией. На следующий день я ушла из НИИ. Навсегда. Мне было сорок два года. Никогда, ни на один миг я об этом не пожалела.

Вокруг все менялось с лихорадочной быстротой. Театр-студию перевели на хозрасчет. Мы с труппой готовились к поездке в Хельсинки. Надо было переписываться и общаться по-английски. «Вперед!» – сказал Розовский. Когда-то я училась на английских курсах┘ На первой встрече с финским продюсером, где я «переводила», меня спасла природная общительность и то, что Арто сам был не силен в английском. Несколько месяцев спустя я уже бойко болтала «по-аглицки»! Спасибо Марку. В голодные перестроечные 90-е я подрабатывала на переговорах наших первых новых русских с иноземцами┘

Конец 80-х

Любимый театр. Гастроли. Успех. Я – уважаемый завлит в известном театре. Дуэт гитаристов Эрденко–Паперный срывает аплодисменты в Москве, Питере и даже в Нью-Йорке. Казалось, ничего не предвещало┘

Лешка по ночам репетирует самостоятельный отрывок. Потихоньку студия начинает гудеть, все с нетерпением ждут показа. 5 января 1989 года после открытого просмотра на художественном совете главный режиссер театра-студии Марк Розовский разнес спектакль «Твербуль» в пух и прах. На следующий день весь состав «Твербуля» ушел из театра┘ прямо на Тверской бульвар┘

«В нашем будничном рассоле столько слез и столько перца. Это дьявольское пойло надо выпить все до дна. Голова болит от боли, от тоски тоскует сердце. Бесконечное похмелье и с вином и без вина┘ Жизнь прекрасна, Жизнь прекрасна, Тербуль-буль-буль-буль-буль-буль-буль┘»

И снова моя жизнь совершает резкий поворот. Конечно, я бросила все и ушла вместе с «Твербулем»┘ Поначалу было и холодно, и голодно. Но нас вел «Твербуль», страстный и нежный. Какой-то финский продюсер вывез нас в снежный Тампере, и мы отогрели там сердца «горячих» финских ребят. И понеслось-поехало┘ Первый приз на Международном эдинбургском театральном фестивале. Приз прессы в Касселе, Дублин, Париж, Вена, Стокгольм, Глазго, Нью-Йорк┘ «Дейли ньюз» писала: «Эти юные русские делают то, чего мы не видели даже со времен хиппи и яппи. Их лидер, Алексей Паперный, сидит на каких-то ящиках и поет такие пронзительные, грустные и светлые песни, что мы, не понимая ни слова, смеемся и плачем. Девушка в ватнике с пустыми бутылками превращается в красотку, Пьеро – в фашиста, Твербуль – в Бульмиш┘»

А в это время в самой России был путч (1991). Я пробиралась в Союз театральных деятелей за паспортами через танки. Аэропорт «Шереметьево» был закрыт. Можно попробовать через Питер┘ Автобус уже стоит перед Творческими мастерскими. Внезапно Петр Пастернак отказывается ехать – сестра Лиза не вернулась с митинга. Леша тоже хочет остаться на баррикадах┘ Артисты уже в автобусе. Срочно вызывают Валерия Фокина. Он терпеливо объясняет, что «Твербуль» в Голландии будет представлять новую Россию. А он, Валерий, обещает защищать ее здесь. Мы улетели из Питера на рассвете каким-то «левым» самолетом. Лешка звонил Александру Гельману перед самым отлетом. Тот ответил: «Лети, старик! Мы победим!»┘

1994-й

Мы сидели на скамейке на Тверском бульваре и курили. Лешка тихо сказал: «Все. «Твербуль» закончился». Я не поверила. Такой успех! Планы, поездки┘ Правда, в Москве мы стали как-то никому особенно не нужны. Уходило время романтических надежд.

Друзья открывали клуб. Меня позвали пиар-директором, а Лешку – придумать что-то для открытия┘ Так родилась музыкальная группа «Паперный Т.А.М┘». Так началась моя новая жизнь. Клубная. Преимущественно – ночная. Вот так и живу по сей день!