Елена Кутловская
Давид Саркисян считает, что Ленин был человеком антиэстетическим.
Фото Михаила Степанова
С 18 марта по 18 апреля «Благотворительный фонд Наркомфин» и Музей архитектуры им. Щусева проводит выставку под названием «Дом Наркомфина и его значение». Цель – познакомить зрителя с одним из самых красивых памятников европейской архитектуры, а заодно привлечь внимание спонсоров к спасению полуразрушенного здания. О доме Наркомфина и о роли партии в истории русского архитектурного авангарда мы беседуем с директором Музея им. Щусева Давидом Саркисяном.
– Если попытаться очень просто сказать о том, что же такое дом Наркомфина?
– В Москве есть только два дома, которые безусловно и в высшей степени интересны всему миру. Причем эти два дома с точки зрения мирового архитектурного процесса куда важнее, чем здание Большого театра или, например, наш Кремль┘ Это частный дом Константина Мельникова и многоквартирный дом-коммуна, построенный Моисеем Гинзбургом, так называемый дом Наркомфина. Почему они так важны? Потому что они попали в архитектурные учебники во всех странах и являются символом российского вклада в мировую архитектуру. Мы должны понимать, что Россия – часть европейского архитектурного концерта.
– Россия по своему менталитету – полноправная часть Европы?
– Бесспорно. Мы – европейцы. Россия пусть и пограничная, но абсолютно существенная часть Европы. Русские дали много – Толстого, Достоевского, Чехова. Эти имена являются фундаментальными в системе европейской духовности. Чехов следующий после Шекспира гениальный драматург. К сожалению, после революции – и благодаря ей – мы быстро утратили некое высокое начало, которое задала русская литература. Именно она сделала нас полноправным участником европейского сообщества.
В начале ХХ века Россия была промышленной европейской страной, которая очень быстро догоняла соседей. Все губернские города строились так же мощно, как Москва и Петербург. Екатеринбург, Омск, Томск – строительство шло повсюду. Если бы не революция, то Мария Каллас пела бы в Мариинке, а не в Ла Скала. Иначе говоря, в нашей стране европейская культура цвела, и шло быстрое индустриальное развитие┘
Когда революция слизнула у общества верхний слой нации – она одновременно слизнула и задатки, которых не было в других слоях русского «пирога». Не надо бояться говорить о том, что нижний и верхний коржи русского «пирога» были выпечены из разного теста. Снимаешь верхний корж, и суммарный вкус меняется. Так что революция нас генетически подпортила. А генетика определяет очень многое┘
Почему случилась коммунистическая революции в России? Вряд ли кто-либо сможет точно это объяснить. Да, революция через марксизм вызревала и в Европе┘ Но был ли социализмом тот режим, который победил у нас, – это еще вопрос. Являлся ли наш строй, хотя бы отчасти, реализацией марксистских идей на практике? И не была ли вся страна одной большой капиталистической фирмой, плохо управляемой корпорацией во главе с одним хозяином?
Возвращаясь к архитектуре того времени... Как это ни парадоксально, конструктивизм, появившийся спустя несколько лет после революции, – это, пожалуй, и есть главный вклад советского режима в мировую культуру.
 Комнаты в доме Наркомфина были маленькими, но очень светлыми. Фото Виктора Мордвинцева (НГ-фото) |
– Как возник конструктивизм?
– В годы так называемой разрухи, разумеется, о реальной архитектурной работе никто и не помышлял. Но уже лет через пять после революции 1917 года строительство снова затеялось – и сразу в новых формах. Теперь вспомним, что исторически центральная власть в России всегда определяла главный тренд в зодчестве. Обычно цари что-нибудь продвинутое строили, например технологию кирпича привезли из Италии, а потом вся архитектура это внедряла. На сей раз леваки-авангардисты самочинно разработали стиль, который стал тиражироваться по всей стране, потому что глубинка посчитала его директивой сверху. Забавно, что символом нового режима стал архитектурный авангард, расцветший по безразличному попустительству власти.
– Как же так? Власть совсем его не замечала?
– Новые архитекторы были самозванцами. Они сначала фантазировали, потом действительно начали строить новый мир, думая при этом, что делают общее дело с партией большевиков. Но власти их творчество было даже не любопытно. Ленин вообще был человек антиэстетический, он мог попросить заменить настоящую живопись барбизонцев нарядными цветочными вышивками крестиком в тех же золоченых рамах.
– То есть власть не сама додумалась преподнести миру архитектурный авангард как еще одну ипостась революции мирового пролетариата?
– Нет, авангардисты сами навязались в «попутчики» к большевикам. Идеи нового стиля и нового быта (дома-коммуны) воплощались в камне (а чаще в плохом бетоне, а то и «камышебетоне») очень недолго, основная масса домов была построена за период с 1922 по 1931 год, то есть меньше чем за 10 лет. Зато интереснейшие конструктивистские постройки осуществлялись по всей территории Страны Советов – от Астрахани и Баку до Новгорода и Владивостока. Укрепление вертикали власти Сталиным оборвало эту героическую эпоху. Собственно, не эпоху, а неожиданный всплеск┘
– И как же о Мельникове и Гинзбурге узнал мир?
– (Смеется.) Все происходящее в России очень нравилось Ле Корбюзье, который зачастил к нам и даже сумел поучаствовать в нашем расцвете, построив здесь принципиально важное здание Центросоюза. Он высоко оценил работы наших архитектурных лидеров, и, собственно говоря, именно его оценки лежат в основе мировой репутации Мельникова и Гинзбурга. На короткое время Советская Россия ощущалась как точка роста архитектурного процесса. Даже работы наших студентов и дипломников становились предметом тщательного изучения и подражания во всем мире. Это был поистине звездный час отечественной архитектуры. Прочертил небосклон и сгорел как метеор в ослепительной вспышке гений Ивана Леонидова, устремленный далеко в будущее. Этот великий человек ничего не сумел построить в реальности, но его творчество послужило детонатором многих ярких событий, случившихся впоследствии в архитектуре Индии, Бразилии, Америки и Европы. Реальный, солидный и остроумный одновременно, гармоничный в деталях и в целом дом Наркомфина Моисея Гинзбурга оказал на мировую архитектуру влияние совершенно другого свойства – это здание воспринимается как стабильный итог, как бесспорная классика и хрестоматийный образец нового модернистского стиля во всей его чистоте. Ле Корбюзье, увлеченный проектом Гинзбурга, держал копии его чертежей у себя на рабочем столе и знакомил с ними многих своих друзей и коллег.
– Что такое конструктивизм в понимании его создателей?
– Неразрывность формы и функции, примат последней – вот общий ключ к пониманию всех направлений конструктивизма. Дом Наркомфина был построен Моисеем Гинзбургом по заказу, который был исполнен очень лихо, в порыве вдохновения. «Просвещенный нарком» Николай Милютин дал архитектору повод создать типологически важный образец дома-коммуны. Фактически этот успешно осуществленный проект является блестящим руководством к действию, предложением строить много подобных домов по всей стране. Предлагается забыть о специальном украшательстве чего бы то ни было. Функция должна стать доминантой архитектуры. Архитектор Гинзбург утверждает именно функцию, а не какой-либо стиль. Будь верен удобству использования «машины для жилья», красота придет, будет очень естественной, и ее вполне можно будет тиражировать.
А вторая наша гордость, дом Константина Мельникова, – иная вещь, штучная, тиражированию не подлежит. Мельников наотрез отказывался от принадлежности к конструктивизму, который в его время был более локальной концепцией – хотя сейчас понимание расширилось и термин стал синонимом более общего понятия «архитектура авангарда». Дом Мельникова – это дом-манифест о превращении архитектора в демиурга. «Коллеги, дружно вступим в царство свободы! Пора перестать оглядываться назад, мы не строительством занимаемся, а созданием уникальных форм! Чувственное превыше всего. Будь верен себе, тогда форма сольется с функцией. Я художник, я люблю, я чувствую, мне нужна цилиндрическая форма, я желаю, поэтому я создаю цилиндр. Это естественно. Я сделал то, что желал, – поэтому мне очень удобно». Вот суть новаторского манифеста Мельникова. Дом Мельникова называют иконой, архитектурным аналогом «Черного квадрата» Малевича, символом всей новейшей эры в архитектуре, которая еще не закончилась.
– Почему умер советский конструктивизм и что было дальше?
– Конструктивизм в нашей стране умер, не дожив до своего десятилетия, потому что созревшее советское государство перестало его терпеть┘ И тогда настало короткое переходное смутное время. Наступил час «между собакой и волком»...
– Почему «между собакой и волком»?
– Известная французская метафора. Так называют короткий отрезок светового дня, когда дневное освещение уже закончилось, но солнце еще на небе и освещение пока не вечернее. Когда снимают кино, то на жаргоне операторов эти драгоценные час-два называются «режим». Земля и небо освещены одинаково, теней нет, и все выглядит незнакомым и странным┘ Мы готовим интереснейшую выставку о насильственной замене Кремлем разрешенного архитектурного стиля. За несколько лет, когда советский режим (режим – в прямом смысле слова) переходил из собачьей фазы в окончательно волчью, чистые конструктивистские формы некоторых уже одобренных проектов вынужденно преображались в такие гибриды, точнее, химеры, как гостиница «Москва» или Библиотека им. Ленина┘ Впрочем, примерно тогда же в целый ряд европейских городов, включая Берлин, начали вползать тяжеловесные «танковые колонны» помпезной архитектуры в чикагском духе, богато украшенной фасадами из дорогого камня, задавившие в итоге и наш конструктивизм, и немецкую архитектуру Баухауза, и функционализм Ле Корбюзье.
Наркомдом
Нарком финансов, теоретик социалистического расселения Николай Милютин, решил построить для своей семьи, для друзей и работников министерства дом. И не простой, а настоящий советский. Чтобы похож он был на корабль, плывущий вдоль роскошного цветущего сада, чтобы устроен был просто, функционально и удобно. Чтобы квартиры были залиты солнцем, чтобы коридоры напоминали палубы корабля, чтобы не было ничего аляповатого и пошлого в оформлении стен и потолков. Никакого мещанства, одним словом┘ Большие площадки для общения и личностного развития, маленькие потолки, прямые, но красивые по конструкции лестницы, двухэтажные квартиры и крошечные стоячие ванные комнаты. Внутри дома все отдыхают от работы. Никакого быта – для него рядом дом-прачечная и рядом же дом, где есть спортивный зал, коммунальный «комбинат питания», и библиотека. Одним словом, Милютин хотел жить в новом со всех точек зрения доме. Русский авангардизм его не пугал, а даже напротив. И потому позвали архитекторов-конструктивистов Моисея Гинзбурга и Игнатия Милинисона. В итоге был сооружен дом-корабль из «теплого» бетона – ксилолита с раздвижными окнами, из которых был виден фантастический закат. Мечта наркома сбылась.
Сегодня это здание на Новинском бульваре, недалеко от американского посольства, абсолютно разрушено. Живут в нем бомжи. И ЮНЕСКО включило «Дом Наркомфина» в список шедевров, находящихся под угрозой уничтожения. Если бы нарком знал, куда приходят мечты┘
