Жизнь, торжествующая над смертью / Фигуры и лица / Независимая газета

михоэлс, драма, трагедия, актер, фестиваль Соломон Михоэлс. Сила в губе. 1919 год.

Шестьдесят лет назад в Минске «при невыясненных обстоятельствах» погиб великий актер и режиссер Соломон Михоэлс. Мир его не забыл: в Москве с 13 по 21 января проходит Международный фестиваль искусств его имени. У фестиваля десятилетний юбилей, в нем участвуют исполнители и коллективы России, Израиля, США, стран Европы. Большинство спектаклей – премьеры. На фестиваль ежегодно приезжают и члены семьи Великого Соломона.

Из юристов в артисты

В чем ключ к картинам Шагала, где все живое летает над плоскими крышами местечка под Витебском? Может быть, в воспоминаниях о дедушке художника, который по праздникам, если погода была хорошая, забирался на крышу и, усевшись на трубу поудобнее, начинал грызть морковку?

В чем ключ к «Королю Лиру» или «Тевье-молочнику», сыгранным великим Михоэлсом? Может быть, в карнавальных дурачествах веселого праздника Пурим, когда и родился Соломон? Тогда весь мир на время становился вверх тормашками: мужчинам и женщинам разрешалось меняться одеждой, в обязанность участникам праздника вменялось напиваться до бесчувствия, а на главной площади происходило шуточное чтение отрывков из Пятикнижия и даже избирался карнавальный «пуримский» раввин; по домам же ходили уличные актеры – «пурим-шпиллеры». Возможно, это их не мог забыть талантливый тридцатилетний юрист из Двинска Соломон Вовси, когда бросил учебу и службу и поступил в созданную Алексеем Грановским в Петербурге первую Еврейскую школу сценических искусств. Грановский придумал ему сценический псевдоним – Михоэлс.

Еврейская студия играла только на идиш, но в начале 20-х для делегатов Третьего конгресса Коминтерна «Мистерия-Буфф» Маяковского шла по-немецки (в переводе тогда еще начинающей Риты Райт). После триумфальных гастролей молодого еврейского театра в Европе Грановский становится «невозвращенцем», а Соломон Михоэлс – руководителем театра. Режиссерский опыт приходил постепенно, он тщательно подбирал свою «команду», приглашал первоклассных художников, таких как Альтман, Фальк, Тышлер. Михоэлс слишком поздно начал, и времени у него было в обрез. И хотя в разговоре с молодыми актерами он любил повторять: «Научить нельзя – научиться можно», в начале 30-х при Государственном еврейском театре (ГОСЕТе) Михоэлс создает для них училище. Огромное значение он придает движению. В его лучшей роли – короля Лира – он использовал жесты-лейтмотивы: то искал рукой на голове утраченную корону, то смахивал с глаз «паутину заблуждений».

Прошло совсем немного времени, и Соломон Михоэлс становится народным артистом России, а вскоре – и Советского Союза, получает несколько высших правительственных наград. В Еврейский театр на Малой Бронной рвутся люди, не знающие идиша, – они идут посмотреть игру Великого Соломона. Замечательный английский режиссер Гордон Крэг (к слову – один из мужей Айседоры Дункан), создатель «символического» театра ХХ века, который вывел на первый план игру актеров, а не достоверность внешних атрибутов постановки, вспоминал о своем потрясении от «Короля Лира»: «┘Какие бы похвалы ни были сформулированы по адресу актера Михоэлса, это не будет преувеличением. Теперь мне ясно, почему в Англии нет настоящего Шекспира на театре. Потому что там нет такого актера, как Михоэлс».

«Неладно скроен, да крепко сшит»

Александр Тышлер, оформлявший «Короля Лира», писал, что Михоэлс напоминал ему набросок, или, точнее, незаконченный слепок, талантливого скульптора. Вот почему на сцене ему «не шли хорошо скроенные и сшитые костюмы. Он был в них не выражен, то есть костюм был на нем не органичен. И, наоборот, любая свободная ткань, накинутая на него, даже рваная, делала его значительным и выразительным». Соломон Михоэлс был невысок ростом и очень некрасив. Еще его преподаватель в студии сказал ему когда-то: «Все есть, но с такой внешностью и с таким ростом – на сцену?!» Увы, Михоэлс и сам повторял, что с удовольствием сдал бы свою внешность в ломбард и потерял квитанцию. Особенно досаждала резко выступающая вперед нижняя губа. Но как ярился он, когда ретушировали его фотографии или пытались гримом исправить недостаток. «Может, у меня вся сила в ней! – гремел тогда его не знающий «среднего регистра» могучий голос. – Как у Самсона – в волосах! У кого где!»

Быть может, именно потому, что Михоэлс остро чувствовал свою некрасивость, он гордился своей физической силой: он был маленький, но сильный. Его жена вспоминала, что он, «как мальчишка, хвастался умением грести, с огромным удовольствием ломал пальцами куски сахара, с легкостью и изяществом не только выносил на сцену Корделию, но и в жизни носил и передвигал тяжести». Чужую физическую силу Михоэлс тоже очень уважал.

Однако и у сильного человека были свои слабости, над которыми он посмеивался, но преодолеть не мог. Михоэлс, например, не любил возвращаться, если что-то забывал. Он звонил в дверь и, «конфузливо улыбаясь, просил вынести забытые очки или папиросы... Из карманов костюма перед чисткой или утюжкой мы со старшей дочкой, – пишет Анастасия Потоцкая-Михоэлс, – вытаскивали не только письма, записки, вырезки из газет, но и груды разных мелких интересных вещей, достойных кармана Тома Сойера: младшие дочки были еще в том возрасте, когда в качестве «талисмана» дарят камушки, какие-нибудь огромные бусины или куколок. Попадались какие-то ленточки, шпильки и заколки, которые нам с дочками запрещено было забирать, как опознанную собственность, и все эти амулеты вновь оттопыривали только что отутюженные карманы!»

Михоэлс был не только сильный, но и очень смелый. В разгар сталинских «чисток» и «проработок», после очередной разгромной статьи на кого-то из близких ему, когда остальные переставали здороваться и подавать руку, он обычно звонил со словами: «Это я, Михоэлс. Просто подаю голос». Услышали его голос и евреи Соединенных Американских Штатов, Канады, Мексики, Великобритании, перед которыми в середине Второй мировой он выступал как председатель Антифашистского еврейского комитета. Он рассказывает за границей правду о фашизме и добивается резкого увеличения поставок техники и продовольствия. Результатом поездки Михоэлса и поэта Фефера на Запад стали 1000 новых самолетов, 500 танков и два парохода с теплой одеждой, обувью, медикаментами, продовольствием – в 43-м году, в самое тяжелое для Советского Союза время.

Память без слез

Сталин не забывал добра, и в будущем эта победа да цитата из речи нашего представителя в Совбезе ООН Андрея Громыко стоили Михоэлсу жизни. Через пять лет, 13 января 1948 года, по личному приказу вождя в Минске, куда Михоэлс поехал вручать государственные премии, его сбила машина. Он был сильным и смелым, но легким. Перед этой, казалось бы, рядовой командировкой Михоэлс почему-то обзвонил всех друзей и со всеми попрощался. Он обожал собак, они всегда жили в его доме, но перед поездкой каждую ночь ему снилось, как его раздирают собаки. О том, что стало поводом для «ликвидации» Михоэлса, вспоминает его старшая дочь Наталия: «В конце 1947 года┘ в Москве, в зале Политехнического музея, отмечалась юбилейная дата «дедушки еврейской литературы» Менделя Мойхер-Сфорима. Свое выступление Михоэлс начал так: «Вениамин, отправившись на поиски Земли обетованной, спрашивает встреченного на пути крестьянина: «Куды дорога на Эрец Исроэл?» И вот недавно с трибуны Организации Объединенных Наций товарищ Громыко дал нам ответ на этот вопрос!» ┘Раздался буквально шквал рукоплесканий. Люди повскакивали со своих мест, отец же стоял бледный, неподвижный, потрясенный такой реакцией зала. Овации длились, наверное, минут десять. Но отец знал, что это выступление ему даром не пройдет. Через неделю он был командирован в Минск, откуда уже не вернулся...»

Проведением операции ведали заместитель министра госбезопасности СССР Огольцов и министр госбезопасности БССР Цанава. По плану, Михоэлса через агента поздно вечером приглашают в гости к знакомым, подают ему машину к гостинице, но везут на загородную дачу Цанавы, где «ликвидируют», труп вывозят на пустынную улицу Минска, кладут на дороге, ведущей к гостинице, и «производят наезд грузовой машины». Потом выяснилось, что сопровождавший Михоэлса и погибший вместе с ним театровед В.И.Голубов-Потапов был тайным агентом МГБ. Все выглядело как несчастный случай, и милиции поручили расследование. В Минск была командирована группа оперативников из МВД СССР, которая спустя месяц после гибели Михоэлса представила начальству секретную записку о проведенной работе, где сообщила, что, «несмотря на принятые меры», установить водителя, совершившего наезд на Михоэлса и Голубова-Потапова, не удалось. Организаторы убийства Михоэлса были награждены орденами: глава «органов» Белоруссии и друг Берии, тоже Лаврентий, Джанджава (Цанава – его псевдоним) приказом Сталина «за заслуги перед государством» и в связи с 50-летием получил орден Ленина.

В семье двинского лесоторговца Михаила Вовси было шесть сыновей, и родители очень ждали девочку, но вместо малютки Эстер родились двое мальчиков-близнецов; Соломон появился вторым, но вопреки природе всегда опекал и защищал брата. Девочки стали рождаться у самого Соломона и его первой жены Сары. Она была из семьи известного рижского раввина, врача, доктора философии И.Л.Кантора и умерла в 1932 году. Две дочери, Наталия и Нина, оставшиеся от этого брака, живут сейчас в Израиле, где младшая Нина до сих пор работает как режиссер и преподает в театральной школе. Воспитывала девочек вторая жена Михоэлса Анастасия Потоцкая, происходившая из знаменитого рода польских князей. Она трепетно хранила архив мужа, пытаясь сберечь каждую кроху памяти о нем.

После гибели Михоэлса его детище – ГОССЕТ – немедленно лишилось финансовой поддержки государства и меньше чем через год было закрыто. Тут подоспела борьба с космополитизмом, и посмертно Соломон Михоэлс был объявлен агентом «Джойнта».

Одним из самых близких друзей Михоэлса был писатель Алексей Толстой. На его похороны жена Михоэлса пошла одна – Соломон был прикован к постели. Он просил ее молча, без слез выпить рюмку водки и добавил: «┘Обещай выпить такую же рюмку, когда меня не станет, тоже без слез. Не позволяй слез никому! Жизнь должна торжествовать над смертью, не давать ей хода, проклятой!» Свою смерть он победил.