Гори, мой хариус, сияй

Тульский поэт Алексей Дьячков во дворике Дома-музея Алексея Толстого. Фото автора

Презентация книги поэта из Тулы Алексея Дьячкова «Дед и сад», подготовленная проектом «Культурная инициатива», прошла во внутреннем дворике Дома-музея А.Н. Толстого. После нескольких слов представившего виновника торжества ведущего, поэта Юрия Цветкова, Дьячков без предисловий начал читать стихи. В первом стихотворении поэт предстал в роли созерцателя природы («растений зонтичных образчик, травы болотной рваный штрих…»), а в частности – любителя рыбалки: «Я слепну над озерной брошью – / Гори, мой хариус, сияй, / Пусть мелкой пробежится дрожью / Под воду уходящий рай». «Я главный полевой хирург», – многозначительно заявляет поэт (или его лирический герой, хотя по итогам презентации вывод однозначен: в книге поэт практически идентичен его лирическому герою). Если находиться у воды в качестве «полевого хирурга» автору приятно, то быть таковым в отношении своих стихов ему некомфортно («а мне любую строчку жалко, как жалко зареву меня»), поэтому пусть рукопись в корзину отправляет редактор («с тяжелой головы»).

«Давайте я на минуту отвлекусь и отвечу на вопрос, который в кулуарах задал мне поэт Андрей Фамицкий, – кто придумал название и с чем оно связано, – сказал Дьячков. – Эта книга написана для одного человека. И для того чтобы он понял, что это книга для него, что она ему посвящена, я так ее и назвал. Хотя прямолинейное название тоже имеет место быть: дедом по мировосприятию я себя давно ощущаю, а в саду тоже давно обитаю».

Но книга обращена не к внуку, как кто-то мог бы подумать, а к сыну, у которого был ник dead inside («мертвый изнутри»). Это стало понятно, когда зазвучало стихотворение «Мопед»: «Разглядывай на спиле сливы кольца, / Ладонь от солнца поднося к лицу, / Как с суздальцами бились новгородцы, / Смотри не вздумай рассказать отцу».

Родители, сам автор книги и его сын – такова в поэтическом сборнике семейная триада. История мужской части семьи (хотя кое-где в стихах возникает и мать) – это история, представленная какими-то незначительными для постороннего глаза и восприятия фактами и событиями, которые самим участникам хорошо запомнились. Причем семья и ее история представлены не сами по себе, а всегда в окружении живой природы. И прочитанные на презентации стихи эту структуру-задумку подтвердили («подкрепи свой ответ доказательством, приведи в заключенье пример»).

«Подростковая ломка у сына давно прошла, но у него осталось пятно такое… впечатление. И оно мне дорого, – пояснил между чтением стихов Дьячков. – Я попытался наплести, наговорить ему в своей книге все, что не мог сказать лично из-за каких-то ограничительных рамок и отцовских конфузностей. Сыну сейчас 20 лет, он учится в Москве, у него самостоятельный образ жизни. На стихи он откликнулся. Думаю, что со временем ему захочется почитать эту книгу поподробнее…»

Стихотворение «Аренда» со словами «…на подушке вмятина от детской головы твоей» заканчивается строками: «Край неба с тучами и грозами / Уже не различает глаз». Действительно «не различает глаз», – пошутил Алексей. Но поэтическое зрение у автора хорошее, астигматизма не наблюдается. Это просто поэтическая строка в прямом смысле сопряглась с реальностью: был вечер, темнело (все же сидели во дворике) и видимость существенно ухудшилась. Однако прозвучало еще два стихотворения. Одно было снова посвящено сыну: «На даче, где давно притих огонь, / Жду у калитки под отцветшей грушей, / Когда ты между жердочек ладонь / Протиснешь внутрь, чтоб повернуть вертушку». В конце второго, несмотря на тоску-печаль (и даже отчаяние), тоже теплится надежда: «Но стынет мой дом на отшибе селения. / Дрова иссякают – сжигаю последние».

…Любители кино помнят улыбку Джульетты Мазины в финале фильма Федерико Феллини «Ночи Кабирии». Ощущение от последних поэтических строк Дьячкова было примерно таким же.