Как пух с кожи

Татьяна Стоянова – и лирик, и философ.  Фото автора

«Три сущности – в Боге сущем, я слышу замах крыла./ Как пух обдирают с кожи, в которой я здесь жила…» Стихи Стояновой касаются самых разных, часто крайне болезненных сторон жизни, в особенности жизни женщины. Но невесомый пух тополей и одуванчиков незримо присутствует в ее поэзии, обволакивая, очищая, приподнимая: «Лишь только где-то с неба на поляну/ слетает вечность – белым парашютом». Но обдирание этого пуха болезненно.

А что касается вопроса Тимура Семенова, то Татьяна отвечает на него вполне конкретно: «Лет в десять. Дома была небольшая библиотека. Я бродила по полям с книжкой в руках. Было ощущение, что я хожу с другом». С этим другом она всю жизнь. Тогда, в детстве, она придумала игру в рифмы из книжек, а теперь рифмы у нее свои. А детство, дом бабушки в Гагаузии, она считает родным, единственным: «Если бы мне дали право выбирать дом/ я бы не выбрала ничего нового/ я бы вернулась обратно в свои десять лет».

Татьяна Стоянова пишет стихи по-русски, но у нее есть строки на гагаузском и на молдавском, к тому же она делает переводы. Баллада «Миарица» с румынского – о роке, предчувствии, презрении к смерти. Овечка пыталась предупредить своего пастуха, что его ждет гибель, но не смогла уберечь его: «Чем саднит сердечко,/Милая овечка?»

При этом кажется, что трагичность и откровенность поэзии родственных Татьяне людей повлияла и на ее мироощущение. «Это был год бесплодья и безрыбья./ Черный год с красными пробоинами/ в теле времени», – пишет Татьяна о своем, запрятанном. Есть и философские мотивы, осмысление мира вокруг, мира неуверенных во многом людей: «Странники – те, кого кружит земля,/ Чтоб возвратить их на круги своя./ Что если выход для нас – это вход?» Само название «Контур тела» говорит и о жизни, и о смерти. Вспоминается даже контур, который обводят криминалисты вокруг убитого на месте преступления. В стихотворении «Раскопки» автор рассуждает, что будет более ценно через десятки тысяч лет: «мои кости», которые найдут антропологи и будут их изучать, чтобы понять нашу нынешнюю жизнь, или «мои слова», которые прочтут филологи будущего и «не вынесут ни одной верной гипотезы». И с потрясающей рассудочностью отвечает на эти вопросы: «кости… гораздо более ценные экспонаты/ чем слова».

Но пух – тополиный или одуванчиковый – все равно дает надежду: «Слетает вечность – белым парашютом./Неся на ломких стропах семена».