|
Анатолий Афанасьев специально приехал
из Курска. Фото Николая Милешкина
|
«Есть поэты забытые, а есть невспомненные» – такую классификацию предложил поэт и критик Константин Комаров в послесловии к подборке Бориса Габриловича в антологии рано ушедших поэтов «Уйти. Остаться. Жить». Вечер, посвященный одному из таких «невспомненных» поэтов, Игорю Бухбиндеру (1950–1983), состоялся в клубе «Стихотворный бегемот»: заочные выступления чередовались с «живыми», выступали как люди, близко знавшие поэта, так и исследовавшие его творчество специально для проекта «Они ушли. Они остались». Поэт и критик Борис Кутенков говорил о том, что эпоха была неблагосклонна к Бухбиндеру: за участие в акции против ввода войск в Чехословакию Игорь был арестован, исключен из университета и выслан из Новосибирска в город Фрунзе (ныне Бишкек). Литературовед, доктор филологических наук, профессор РГГУ Александр Марков, участвовавший заочно, подробно исследовал историю фрунзенских литобъединений: по его словам и по свидетельствам мемуаристов, Бухбиндер в качестве наставника «почтительным вниманием подсказывал поэту, как жить дальше и как писать дальше», не нападая на чужие стихи, и начинающим в то время говорили: «Тебе прямая дорога к Бухбиндеру». Новейшее время снова оказалось неблагосклонным к его судьбе – с его стихами мандельштамовской ноты и сложной ассоциативности он легко мог быть вписан в контекст неподцензурной поэзии, которую активно открывали в 90‑е, но стихи публиковались только в антологии «У Голубой лагуны» Константина Кузьминского. Большая подборка Бухбиндера была опубликована в самиздатском альманахе «Майя» в 1980 году. Об этом рассказал Артем Тасалов из Пскова, поэт, близкий к кругу «Майи», и человек, благодаря усилиям которого о Бухбиндере как раз и узнали составители «Уйти. Остаться. Жить». Одно из стихотворений поэта, опубликованное в «Майе» и затем перекочевавшее в антологию Кузьминского, которое можно счесть визитной карточкой равнодушия эпохи к поэту, звучало на вечере: «Мой мальчик, глуха ли похоть/ К горячим увещеваньям?/ Ты хочешь добра эпохи? –/ Но ей ведь и так неплохо,/ С машинами и вещами».
Об интеллигентности Игоря, его интеллектуализме, переводах с французского говорил специально приехавший из Курска Анатолий Афанасьев, друг Бухбиндера, живший с ним в рабочем общежитии во Фрунзе, когда поэт работал машинистом на ТЭЦ («Новосибирский страдалец должен был показать пример своего перевоспитания в центральной Азии», – отмечает Марков).
По свидетельству Юрия Богомольца, также участвовавшего в вечере заочно, Бухбиндер читал стихи нараспев, «с тревожным гулом, как летит самолет, слушателям‑рабочим не сильно понятные, но вдруг, как воздушная яма, все проваливалось или поднималось, выплывали какие‑нибудь яркие строки: «Ты мела волосами песок,/ Собирая улов позолоты,/ То его между пальцами ног/ Запекая в ажурные соты… », а дальше снова шло что‑то тревожное, вроде: «Как, свирепея от пьяных регалий,/ Вы над девчонкой моей надругались,/ Тешась дрожащим ее животом;/ Как приходил я в себя накануне –/ В медленном вальсе, в проклятом июне,/ Не сознавая, что будет потом;/ Как, заглушая любовные пытки,/ Не разрешайте спиртные напитки/ Я прижимался к сырому столбу,/ Чувствуя тяжесть прощального гуда,/ Даже без тени надежды на чудо,/ Даже без крохотки мысли во лбу...» Тревожный гуд стихов пленил слушателей. У поэта появились новые поклонники, а значит, «надежда на чудо» – возможность дальше осмыслить его творчество – есть.
Глеб Богачев 
комментарии(0)