Суперприсутствие четких образов

Мастера изысканного верлибра Марианна Гейде и Андрей Егоров. Фото автора

Как известно, в верлибрах (если это хорошие верлибры) автор не может себе позволить ни одного лишнего слова, ни одного «безударного смысла», ни одной проходной строки, то есть того, что бывает простительно силлабо-тоническому стихотворению во имя рифмы, соблюдения четкого чередования ударных и безударных слогов, равенства их количества в соответствующих строках. Свободный стих может быть причислен к Поэзии, лишь будучи точным и ничем не засоренным – только образность, смысл и атмосфера, присутствующие в тексте верлибра, делают его произведением поэтического искусства.

Найти авторов, которые выигрывают сражение за абсолютную чистоту текстового материала, не размениваясь на компромиссы в виде использования дополнительных слов-«костылей», задача непростая, тем более трудно объединить двух таких авторов. В кафе «Ex: libris» прошел литературный вечер из цикла «Соприсутствие», организованный журналистом и культуртрегером Юрием Угольниковым. Выступали Марианна Гейде и Андрей Егоров. Форматом чтений было избрано перекрестное озвучивание произведений, каждый из выступающих читал одно произведение и передавал слово собеседнику. Ткань повествования в каждом произведении явила собой обособленный информационный массив, настолько наполненный информацией, насколько же и лишенный обрамляющей «шелухи», словесной «воды» и прочих форшлагов, поскольку каждый опус не нуждался в украшении или обогащении чем-либо еще, кроме слов, которыми он был выражен.

Таковыми, к примеру, были строки авторства Марианны Гейде: «Население Лимба/ в общем-то, благожелательно:/ никогда не набросятся на тебя,/ никогда не оскорбят и не унизят,/ не дадут понять, что если ты хочешь быть здесь…/ –/ то должен делать то-то и то-то,/ ну, как это в Аду принято», или «Слышит бобер:/ свиристели рассвиристелись,/ прежде так не свиристели,/ а в этом году/ как-то особенно./ Аж заслушался./ Захотелось узнать:/ о чем свиристят свиристели./ Позвал ворона:/ он языки разные знает,/ так пусть переведет». Или: «Когда стало совсем туго,/ они решили, что кого-то одного пора съесть./ Оставалось понять, кого./ Кривой предложил кинуть жребий,/ чтобы все было по-честному,/ чтобы у каждого был шанс,/ и, в то же время, чтобы никто не чувствовал своей вины,/ потому что никто никого не приговорил,/ а всем управлял случай».

У Андрея Егорова – не менее интенсивно: «Я задремал, проснулся/ а они едва добрались до середины перечня./ Они говорили: ни один живой организм/ не вынесет тягот полета/ к соседней галактике –/ чудовищного ускорения/ жесткой радиации/бескрайнего одиночества…», «Нам уже ничего не светит говорит полковник…/ устал прятаться, понимаешь? Пускай уже/ знают все обо мне/ вплоть до времени смерти/ но главное – что я/ с самого начала был против…/ отчеканил медленно: / никчемный триумф», «в этом есть что-то детское отчаянное гордое/ держаться центурионом среди покоренных варваров/ писать письма на далекий берег…/ о том, что пока мы стоим, стоит Рим, потому/ что/ мы – Рим».