Александр Сизухин
Поэт Владимир Микушевич: «Поэтическое произведение пишется сразу на всех языках». Фото автора
Райнер Мария Рильке, поэт европейский, писавший стихи на немецком и французском языках, родился в Праге. В своей «Книге образов» он, будто предчувствуя другого поэта – русского, писал: «…К вам постоянно меня влечет./ Привет вам, античные саркофаги!/ Римское время радостней влаги/ блуждающей песней сквозь вас течет./ Или другие… Их я бы счел/ глазами проснувшегося подпаска,/ где тишина и пиршество пчел,/ бабочек выпорхнувших раскраска».
Владимир Борисович Микушевич, поэт русский, в переводе которого звучат эти строки, родился в подмосковной Малаховке. Но в данном случае география не имеет никакого значения, потому что, по мнению философа и переводчика Микушевича, поэтическое произведение сразу пишется на всех языках. И даже не то чтобы пишется, оно – является. Иначе сам перевод был бы невозможен. К его мнению стоит прислушаться, ибо он о предмете разговора знает все. Десятки тысяч строк мировой поэзии перевел Владимир Борисович. Но и сам он – поэт прекрасный, написавший не менее, а может быть, и более строк собственных: «…И не участвовал я в повседневном торге,/ Свой голос для других в безвременье храня;/ Кретьен, Петрарка, Свифт, Бодлер, Верлен, Георге,/ Новалис, Гёльдерлин прошли через меня./ В готических страстях и в ясности романской/ В смиренье рыцарском, в дерзанье малых сих/ Всемирные крыла культуры христианской –/ Призвание мое, мой крест, мой русский стих» («Памятник»).
В библиотеке «Над оврагом» мировая поэзия в этот юбилейный вечер звучала музыкой русского стиха – клуб «Стихотворный бегемот» почтительно внимал 80-летнему патриарху. А «всемирные крыла культуры» – книги разноцветными бабочками выпархивали из… Я все никак не мог подобрать слово, чтобы определить то, что Владимир Борисович держал на коленях. Портфель? Нет, не похож. Сумка? Тоже нет. Кошелка? Имя какое-то не для мировой поэзии. И тут я вспомнил: ну, конечно же, – калита! Калита золотых… стихов.
Первую книгу «Крестница зари» Микушевичу удалось издать лишь в 1989 году, а до этого, начиная с 50-х годов, опубликовано было не более десяти стихотворений, потому что не участвовал он «в повседневном торге». Не участвовал в торге, но творил Микушевич постоянно – переводы («Я хочу перевести всю мировую поэзию», – сказал он), труд над переводом Рильке продолжался почти 50 лет; собственные стихи самых различных жанров – от философских до любовной лирики и трехстиший (так по-русски он называет свои хокку), романы, философские трактаты, циклы лекций. Объем сотворенного Микушевичем не поддается простому перечислению! Поэт Борис Шапиро определил созданное как удивительную архитектуру необыкновенной мистической цивилизации.
Но почему же мистической? Она пока еще реальна в нашем мире – цивилизация христианская. «Все люди говорят, в некотором смысле, на одном языке, – считает Микушевич, – в языках существует больше общего, нежели различного». Обладая феноменальной памятью, Владимир Борисович свободно цитирует Данте, Шекспира, Гюго на языке оригинала, не говоря о собственных стихах, которые читает тоже в основном по памяти. Творцы, отмеченные Богом, помнят себя с раннего детства, чуть ли не с самого появления в этом мире, вот и Владимир Борисович помнит, как лежал он еще спеленатый в коляске и увидел в небе Нечто. «Потом я увидел Её в церкви, и с тех пор Она присутствует в моей жизни всегда», – рассказывает он.
«Теперь почитаю вам из последних, написанных совсем недавно», – завершая свое выступление, произнес Владимир Борисович и достал из калиты обычную общую тетрадь в синей обложке, пошелестел страничками-крыльями. Как и в первой книге 1989 года, в синей тетради много стихов посвящено Татьяне – его Беатриче. Владимир Микушевич – поэт земной, а вечная любовь будто поднимает его туда, откуда являются стихи – к небу. «…Чарующая тишь, пока мы друг во друге не исчезнем, где нас не различишь». И напоследок акварели трехстиший удивительного поэта: «Пруд всколыхнулся/ И снова неподвижен:/ Колыбель ветра», «Не на волоске,/ Звезда-невидимка днем/ На паутинке». Над Землей к ночи все небо было усеяно звездами, в Малаховке на паутинке ослепительно сверкала капля…
