Солнце и мгла последнего акмеиста

Актриса Ксения Аванесова представила публике строки неопубликованной поэмы Михаила Зенкевича. Фото Николая Носова

В Малом зале ЦДЛ состоялся вечер, посвященный 130-летию со дня рождения поэта Михаила Зенкевича. Ведущим вечера был его внук, литературовед, переводчик Сергей Зенкевич. «Все самосознающие поэты Серебряного века питались Пушкиным, – сказал ведущий. – Пушкин Михаила Зенкевича отличается от Пушкина Пастернака, Цветаевой или Ахматовой. У этого Пушкина есть черты инфернальности и зловещести. Впервые Пушкин возник в поле текста Зенкевича задолго до революции, когда в 1912 году в журнале «Гиперборей» появилось его стихотворение «Посаженный на кол» с эпиграфом из Пушкина «На кольях, скорчась, мертвецы/ Оцепенелые чернеют...» И прочитал: «И при питье на сточную кору,/ Наросшую из сукровицы, кала,/ В разрыв кишок, в кровавую дыру,/ Сочась вдоль по колу, вода стекала…»

Следом выступил поэт и писатель Дмитрий Быков. Он сказал: «Акмеисты пытались вернуть слову смысл. А это в России не самое надежное и самое правильное дело. Мы бежим от смысла. Потому что мы можем увидеть то, что нам совсем не понравится. Зенкевич в ряду акмеистов занимает своеобразное место. Он работает с эстетикой безобразного. Плоть мира явлена во всей своей неприглядности. Он, нарочито ломающий строку, не сладкозвучный, шершавый… Во время войны люди не позволяли себе говорить о России плохо. Они и сейчас, в относительно мирное время, от многой правды бегут. Зенкевич сказал страшные слова о России, которая переживает страшное время. Которая гибнет на фронтах, которая переживает самый большой надлом в своей истории». Быков прочитал стихи Зенкевича военного времени: «Вот она, Татарская Россия,/ Сверху – коммунизм, чуть поскобли.../ Скулы-желваки, глаза косые,/ Ширь исколесованной земли./ Лучше бы ордой передвигаться/ Лучше бы кибитки и гурты,/ Чем такая грязь эвакуации,/ Мерзость голода и нищеты».

О последних четырех годах жизни Михаила Зенкевича вспоминал его последний ученик – поэт Михаил Синельников. Он же разбирал его посмертный архив, в котором на самом дне ящика обнаружил газету «Петроградская правда» с огромным списком расстрельных участников «Таганцевского заговора». Где жирным красным карандашом была подчеркнуто: Николай Гумилев. Затем к микрофону вышел поэт Вячеслав Куприянов, который также рассказал о своем знакомстве с Зенкевичем.

После выступления Куприянова Сергей Зенкевич предъявил публике раритет – пенсне своего деда. Потом собравшиеся послушали аудиозапись 1967 года, на которой прозвучали стихи Михаила Зенкевича в авторском исполнении. Ведущий вечера уделил внимание теме прочтения своих стихов акмеистами, отметил, что Михаил Зенкевич был абсолютно разносторонним человеком и порою не совсем походил на поэта. После чего Сергей Зенкевич прочел стихотворение Константина Ваншенкина, посвященное Михаилу Зенкевичу, «Какая странная судьба».

Затем к микрофону вышел поэт Владимир Аристов. Он рассказал о литературных корнях Михаила Зенкевича, а также о его переводе стихотворения Эдгара По «Ворон». Аристов отметил, что тема «воронов и ворон» часто проскакивает и в стихах самого Зенкевича. Он предположил, что это является для поэта неким символом гибели его друзей-акмеистов (Гумилева, Нарбута и Мандельштама), уничтоженных советской властью.

Поэт и журналист Владимир Александров также говорил о переводе «Ворона», предположил, что в нем Зенкевич завуалировал описание сталинской эпохи, найдя параллели между переводом Зенкевича и реалиями 30-х годов ХХ века.

Выступили Герман Гецевич, Инна Богачинская и др. Завершила вечер молодая актриса Ксения Аванесова, она прочла два стихотворения, а также отрывок из неопубликованной поэмы «Торжество авиации».

Можно по-разному относиться к жизни и творчеству Михаила Зенкевича. Можно вспоминать, что он был секретарем Ревтрибунала, членом КПСС. Что, как говорила Надежда Мандельштам: «Когда все сидели, Зенкевич скакал на лошади по Манежу». Но не стоит оценивать другое время по меркам сегодняшнего дня. Зенкевич верил в свои идеалы. Он любил технику, спорт, футбол и московский «Спартак». Он строил мир Солнца и при этом видел его мглу. Видел бездну под ногами и тонкую нить, отделяющую жизнь человека от Небытия. Видел и писал: «И ты, мой дух, слепой и гордый,/ Познай, как солнечная мгла,/ Свой круг и бег алмазно-твердый/ По грани зыбкого стекла».