Татьяна Гржибовская
Валерий Брюсов «в целом… поэт не музыкальный» – так считал критик и литературовед Дмитрий Святополк-Мирский. Хотя к брюсовскому творчеству обращались композиторы Николай Метнер, Александр Гречанинов, Михаил Гнесин, Сергей Рахманинов, Андрей Петров... Среди произведений превалируют романсы, есть кантата и симфонический дифирамб и несколько вокальных циклов.
Среди них и вокальный цикл композитора Марины Чистовой «Четыре картины на стихи В. Брюсова», прозвучавший в Малом зале ЦДЛ в рамках литературного клуба поэта Кирилла Ковальджи. Выступление было приурочено к 140-летию Валерия Яковлевича. О неоднозначном характере творчества и личности Брюсова ярко сказал во вступительном слове Ковальджи. За роялем была Марина Чистова, вокальные партии исполняла Елена Золотова.
Цикл включает четыре стихотворения – «Детская», «Колыбельная», «Весна», «Приветствие». Жанровое определение цикла – «картины» – находка композитора. Слушатель настраивается на созерцание, причем «картины» благодаря музыкальному сопровождению оживают – и вот уже это «сценки» единого стихотворно-музыкального произведения, который можно назвать вокальной драмой. В первой «картине» мы окунаемся в детскую игру: «Палочка-выручалочка,/ Вечерняя игра!/ Небо тени свесило,/ Расшумимся весело,/ Бегать нам пора!» Но уже скоро спотыкаемся о странные и страшные недетские символы, которыми начиняет «считалочку» Брюсов – приверженец символизма: «…Черной цепи не развяжешь… Снизу яма, сверху высь,/ Между них вертись, вертись». Ритм задан детской считалочкой, именно на ней построено стихотворение, что прекрасно поддерживается музыкальной композицией. Но в строчках сквозит что-то далекое от детской беззаботности. Наполнена драматизмом и вторая «картина» – «Колыбельная». Казалось бы, все понарошку – это ведь где-то «Только волки, только совы/ По ночам гулять готовы,/ Рыщут, ищут, где украсть,/ Разевают клюв и пасть». А на самом деле «Зажжена у нас лампадка,/ Спи, мой мальчик, мирно, сладко». Приходит странная догадка – может, за этими знаками и символами скрывается что-то гораздо серьезнее? Ведь год создания «Колыбельной» – 1919-й. Может, и не колыбельная это вовсе, а предостережение? И вовсе не успокоительно, а с вызовом и протестом звучит: «Вой волков и крики сов,/ Не тревожьте детских снов!»
Третья «картина» – «Весна» – светла и прозрачна, как весенний воздух, звенит, будто весенний ледок, – настолько точно интонирует музыка с текстом стихотворения: «Белая роза дышала на тонком стебле. / Девушка вензель чертила на зимнем стекле». Но вот странно: слушаешь – и веет холодком и безнадежностью от этой зарисовки. Ни сострадания, ни душевного тепла – только отстраненное созерцание: «Вечер настал, и земное утешилось сном./ Девушка плакала ночью в тиши, – но о ком?»
Наверно, не зря Брюсова считали холодным поэтом, и потому сложно стихи его положить на музыку. Но это мастерски удалось Марине Чистовой – слушателей заворожило слияние поэзии и музыки от первой ноты до последней.
Апофеозом выступления прозвучала финальная «картина» – «Приветствие»:
Вам всем, этой ночи причастным,
Со мной в эту бездну глядевшим,
Искавшим за Поясом Млечным
Священным вопросам ответ,
Сидевшим на пире беспечном,
На ложе предсмертном немевшим,
И нынче, в бреду сладострастном,
Всем зачатым жизням – привет!
Из вальсового ритма текста рождается и вихрем закручивается… «Бал сатаны» из «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова, всплывают строчки из пушкинского «Пира во время чумы»: «…нам не страшна могилы тьма…» – музыкально-поэтическая феерия захватывает и уносит, будто воронка смерча, в сферы метафизической реальности. На какое-то время позволяя забыть, что все земное утешится сном.
Дарья Гармоненко