Бой со временем

Ленин назвал зеркалом русской революции Льва Толстого, зеркалом революции 1905 года. Хлебников тогда был еще неизвестен. Да и позднее Ленин, если и слышал что-нибудь о поэте, едва ли удосужился прочесть хотя бы один его текст. Но если вам нужно настоящее зеркало русской революции, это он – Велимир (Виктор) Владимирович Хлебников. Родившийся, как сам писал позже, «в стане монгольских исповедующих Будду кочевников», кочевником он оставался всю жизнь – не мог усидеть на месте, переезжал, скитался по квартирам знакомых и даже умер где-то в дороге – в гостях у друга Петра Митурича. Влюблялся, но так и не обзавелся семьей: какая женщина уживется с таким не от мира сего скитальцем. О его патологической рассеянности, о неприспособленности к обычному быту, к уюту ходили почти анекдоты – о том, как он теряет гонорары, о том, что использует вместо подушки наволочку, набитую собственными рукописями, и носит вместо одежды мешок с тремя дырами – для рук и головы. Не человек, а какой-то оживший, сошедший со страниц книги персонаж Андрея Платонова.

Правда, надо признать, что по времени Гражданской войны, когда пальто шили и из половых тряпок, одеяние Хлебникова можно счесть еще довольно неплохим, и все же, все же.

И при всей бездомности – одержимость желанием рассчитать, вычислить и подчинить себе все, вплоть до самого течения времени, течения истории.

Хлебников предавался вычислениям почти маниакально, забрасывал писание стихов на дни и недели и занимался только расчетами. С той же страстью, с которой большевики подчиняют порой абсолютно бессмысленному планированию и регулированию деятельность людей, он рассчитывал и высчитывал последовательность исторических событий.

Непримиримый борец со временем, Угрюм-Бурчеев всемирной истории, желающий организовать ее течение, сделать человечество если не бессмертным, то хотя бы не «внезапно смертным», в своей эпохе он чувствовал себя прекрасно: революция, а точнее – Гражданская война, выбросившая страну из быта, сделавшая ее бездомной, была его временем – временем утопий.

Советские планы на ничтожные сроки в какие-то пять лет будут смехотворны по сравнению с планами на тысячелетия и тысячелетия, которые он готов был составить.

Он, назвавший себя будетлянином, мечтал дать человеку точное знание о будущем.

Самое удивительное, ему многое удавалось, его пророчества сбывались, открытые им законы вроде бы действовали, подтверждались. Впрочем, это было вовсе не результатом правильности вычислений и научных методов – его вычисления довольно просты, порой почти наивны, не в них суть. У него была удивительная, почти звериная интуиция. Мандельштам вспоминал, как во время ссоры Хлебников велел ему ехать в Ригу к дяде, почти как Воланд в романе Булгакова, внезапно предложивший Берлиозу послать письмо дяде, в Киев. О том, что у Мандельштама есть дядя и живет он именно в Риге, Хлебников не знал. Он догадался об этом «силой своей ненависти». Угадывая много, Хлебников во многом и просчитывался: пророчествовал, что в 1917 году должна быть уничтожена великая империя, но был уверен, что это будет империя германская, а не российская. Да и дату своей смерти он не смог вычислить: смерть не хотела подчиняться высчитанным законам и формулам, история не хотела превращаться в набор уравнений. И все же свою войну со временем он выиграл; но победу ему принесли не открытые им и на самом деле бессмысленные законы, не формулы и уравнения, а стихи, в которых иногда больше удивления перед движением времени, чем желания это движение сковать и подчинить себе.

***

Годы, люди и народы

Убегают навсегда,

Как текучая вода.

В гибком зеркале природы

Звезды – невод, рыбы – мы,

Боги – призраки у тьмы.