Поэты-архитекторы Михаил Айзенберг, Николай Звягинцев, Елена Иванова-Верховская, Андрей Макаревич и директор музея МАРХИ Лариса Иванова-Веэн. Фото Анатолия Степаненко
В Красном зале МАРХИ состоялся творческий вечер поэтов-архитекторов. Архитекторами среди поэтов оказались Михаил Айзенберг, Николай Звягинцев, Елена Иванова-Верховская, а также Андрей Макаревич. Как рассказали организаторы, представители проекта «Культурная инициатива», они познакомились с Андреем Вадимовичем в гостях у ныне покойного поэта Михаила Генделева. Тогда, увидев, как к нему подсаживаются два молодых человека, лидер группы «Машина времени» сказал: «Вы похожи на негодяев, которые хотят сделать мне непристойное предложение!» И, конечно, отказался устраивать сольное поэтическое выступление: «Да у меня стихов как стихов не так много, их хватит всего на 5–7 минут чтения».
Наконец, спустя несколько лет появился повод для подобной встречи – проект «Коллеги», в рамках которого развернулась дискуссия о том, каким образом особенности полученного образования влияют на поэтику автора. И Андрей Макаревич согласился к ней присоединиться.
Читали не по алфавиту и не по регалиям. Первым к микрофону вышел Николай Звягинцев. С особым оживлением часть публики, имеющая отношение к МАРХИ, встретила стихи из цикла «Гипсовые головы», название которому дали «модели», используемые на вступительных экзаменах по рисунку. «Мы с тобою в церкви Святого Николая,/ В ее алтарной части твоя голова./ А тело, что заковано в масляные латы,/ В мелкий песок и некрупные слова…»
После чтения поэтических текстов участники поговорили о взаимосвязи, казалось бы, далеких друг от друга сфер культуры – архитектуры и поэзии.
«Любое искусство базируется на трех вещах: гармонии, пропорциях и ритме. Его гораздо проще постичь в зримых образах и объемах, поэтому искусству я бы вообще учил через архитектуру!» – поделился со слушателями своим мнением Андрей Макаревич. Осязаемость архитектуры в поэзии для Михаила Айзенберга проявилась несколько иначе. Как-то поэт и литературовед Лев Лосев высказался насчет его текстов: «Все-таки чувствуется, что именно вы заканчивали… В каждом стихотворении вы выясняете свои отношения с пространством». По признанию поэта, это натолкнуло его на мысль, что архитектура, подобно поэзии, сама по себе является пространством – физическим, социальным и экзистенциальным.
На вопрос, в каком возрасте было написано первое стихотворение, Михаил Натанович не просто озвучил цифру, а с точностью процитировал его начало, чем вызвал в зале бурю восторга: «Вот начался пожар в больнице,/ Одежду выдали сестрицы/ И пять рублей./ И Миша поспешил в метро скорей./ Хотя и трудно было Мишке,/ Он захватил с собою книжки./ Хоть плачь ты тут,/ А хоть пляши,/ Альбом и карандаши…»
Из зала поступила просьба объяснить смысл чтения стихов вслух. Для Андрея Макаревича его просто не существует: «…все писал – слова, слова, слова,/ Слова звучат, но мир не изменяют». По мнению Николая Звягинцева, обычно автор читает стихи хуже профессионального исполнителя, но только он может передать слушателю частичку «чего-то такого». «В основе стихов лежит какой-то звук, который очень опосредованно соотносится именно с авторским голосом», – продолжил мысль своего предшественника Михаил Айзенберг. Насладиться особенностями авторских интонаций можно, например, на сайте литературного интернет-радио.
Так разговор плавно перешел на тему, чем вообще является поэзия. Как полагает Андрей Макаревич, написание стихов – это потребность выразить свои мысли в каком-то ином состоянии. А может, стихи – это способ сделать языком то, что еще языком не было, как уверяет Михаил Айзенберг? Или все-таки главное – помнить об отсутствии потолка, в смысле крыши, в поэтическом здании, как советует Николай Звягинцев… В чем бы ни заключалась суть поэзии, пожалуй, с высказыванием Андрея Макаревича сложно не согласиться: «В творчестве самое важное – не думать о том, сколько вам заплатят за результат!»