Елена Семенова
Израиль Гарцман с "Автопортретом" Яна Сатуновского.
Кадр из видеоролика Яна Пашковского
В Доме-музее Марины Цветаевой было тепло, уютно и людно. Поэт Иван Ахметьев, волнуясь, ожидал, когда соберется вся публика и можно будет начать вечер. А повод для волнения был: в издательстве «Виртуальная галерея» вышел наиболее полный сборник поэта-лианозовца, лидера Второго поэтического авангарда Яна (Якова) Сатуновского (1913–1982) «Стихи и проза к стихам». В него вошло 1300 произведений, в числе коих есть и прозаические тексты, с комментариями, именным и алфавитным указателями. Многие вещи опубликованы впервые.
В прологе выступил Роальд Пратусевич, сын друга Сатуновского – Марка Пратусевича, с которым они участвовали в боях под Сталинградом и писали во фронтовой газете. Пратусевич зачитал места из писем отца, где говорилось о Яне Сатуновском, который, явившись однажды в его жизнь, навсегда покорил своей неординарностью, тонким юмором и философией. Позже у Роальда была возможность видеть Сатуновского, когда тот приходил к ним в дом. «А какой у него был голос? Грассировал ли он?» – доносились голоса из публики. «Не знаю, не задумывался. Но скорее баритон. Нет, он не грассировал», – степенно замечал гость.
Когда речь зашла о картинах Яна Сатуновского, в дверях возникло оживление. В створки протиснулся симпатичный пожилой мужчина: «Да вот же она, у меня эта картина. Простите, ради бога, долго добирался под дождем». Он вытащил из пакета холст. Это был «Автопортрет» кисти Сатуновского. Присутствовавший филолог Дмитрий Бак отметил, что очертаниями он схож с «Автопортретом» Ван Гога. Ворвавшийся с дождя оказался Израилем Гарцманом – соседом, сослуживцем Сатуновского, коллегой по стенной газете. Вместе они работали в НИИ, занимавшемся разработкой средств защиты от газов и очистки воды в Электростали. Искренне и пылко он поведал о том, что Сатуновский был нелюдим, не каждого допускал до себя, сторонился участия во всяких политсобраниях и субботниках, даже в газете писал не очень неохотно. Вообще был чем-то похож на инопланетянина. «Впрочем, может быть, инопланетянами были мы сами», – задумчиво предположил Израиль. Гарцману удалось познакомиться с Сатуновским поближе, когда он подарил ему добытое в Москве новосибирское издание Исаака Бабеля. Когда поэт взял книгу в руки, то на глазах его выступили слезы, и он сказал: «Его все-таки издали…» «Я не очень понимал его стихи, – признался Гарцман, – до конца не мог определить, что это – то ли рифмованный стих, то ли верлибр, спрашивал поэта: «Зачем писать верлибром, в России и так достаточно хаоса?» А Сатуновский отвечал примерно так: «Как отличить бег от ходьбы: нужен судья, который сидит и смотрит – отрываются ли ноги от земли. Вот вы такой судья и есть». Впрочем, под конец выступления сослуживец-сосед с удовольствием прочитал свои любимые стихи из детской, изданной в СССР книги Сатуновского «Раз-два-три»: «– Хитори, футари/ Санин, рокунин, –/ Считает шаги пожилой господин,/ А маленький сын повторяет за ним:/– Саннин,/ Гюнин,/ Кюнин,/ Дзюнин…»
В записи звучал голос самого поэта, читавшего ритмизованной скороговоркой: «У тебя в груди передвигали шкаф./ Ты устал, не надо шевелиться,/ спи спокойно;/ Завтра утром встав,/ ты раздвинешь радугу в ресницах;/ завтра утром в ставни дунет день звездами снежинок; утром завтра –/ встань, умойся, шейный шарф надень/и на снег, на воздух, к соснам, за город,/ завтра утром, встав на снег со сна…/ Кровь из горла; оттепель; весна».
О поэте много говорили: издатель Анатолий Лейкин, в 1992 году выпустивший первую книгу Сатуновского; литературовед Михаил Шейнкер; поэт и филолог Михаил Сухотин; филолог, специалист по Лианозовской школе Владислав Кулаков, словно торжественную телеграмму от правительства, зачитавший отзыв о сборнике «Стихи и проза к стихам» пожилого брата поэта Петра Сатуновского. Емко высказался поэт и литературный критик Данила Давыдов, отметивший, что именно сейчас в речитативе лианозовца он одновременно услышал метафизическое бормотание Всеволода Некрасова, библейский пафос Генриха Сапгира и трезвую иронию Игоря Холина.
