Тот самый Виталий Калашников

"Заозерный" поэт Виталий Калашников.
Фото Арсения Калашникова

Дом, храм или скорее хижина поэта по природе своей подобны безграничному небосклону, свободно простирающемуся над головой каждого. Здесь стихотворные строки то резко срываются вниз, то легко взлетают ввысь, наслаждаясь простором человеческой души, вдыхая, внимая, поглощая, вспоминая, забывая и освобождаясь.

Виталий Калашников – поэт по призванию, по состоянию души. «И от рождения третьего дня (┘)/ Божия искра попала в меня. (┘)/ Она будет гореть./ Только всего, что и есть у меня –/ Божия искорка – радость моя». Помимо поэзии его талант нашел себя и в прозе, и в переводах, и даже в ювелирной керамике. Он родился осенью 1958 года, а погиб зимой 2012-го.

Однако говорить о Виталии Калашникове в прошедшем времени невозможно, ведь такие, как он, не умирают. Он один из основателей поэтической группы «Заозерная школа», автор гимна Грушинского фестиваля и множества великолепных поэтических творений. Его хижина до сих пор для любого открыта, а камышовая крыша все также не скрывает небосвод. «Для хижины этой двоих было мало/ Она постоянно жила искушеньем/ Вместить целый род Ей сейчас не хватало/ Старух и детей, суеты, копошенья (┘)/ Все небо, бескрайнюю дельту и хутор/ Высокая круглая мощная крыша/ Вбирала воронкой, вещала, как рупор». Богатый, красочный, колоритный язык поэта действительно втягивает в воронку, бурю ассоциаций и эмоций. Никогда в его строчках не проскользнет влияние сухого урбанистического языка, верность выбранному пути романтизма, полета фантазии, лишенному всяческих рамок и ограничений, – неизменная черта поэзии Виталия Калашникова.

Поэт может воззвать к жене Гектора как к своей современнице: «Не людское мы племя, а волчье,/ Сколько ж можно – война да война?/ На куски, на обрубки и в клочья/ Страны, судьбы, стихи, времена!/ Андромаха! Тебе еще биться/ Белой птицей на гребне стены,/ И тебе будет вторить зегзица/ Сквозь столетия крови и тьмы!» Никакой речи о помутнении рассудка, наоборот, тут каждое слово обдумано, взвешено, прочувствовано, наполнено страданием за человеческие грехи.

Калашников не забывал и о современнике: «Что мне сказать поколению,/ попавшему в некий компьютерный/ и акустический плен?/ Что мне сказать поколению,/ которое уже никогда без запинки/ не сможет прочесть слово «челн»?/ Что мне сказать поколению,/ для которого в слове «Рэмбо» – только одно ударение?/ Что мне сказать поколению,/ не знающему ни одного моего стихотворения?!» Проблема обозначена, и хочется верить, что решение найдется.

Стихотворения поэта с избытком предоставляют волю бурным чувствам, превращают его воспоминания в золото, так что однажды увиденное становится достоянием, которым с удовольствием наслаждаешься. «Кто стрекочет перед дверью?/ Что за позабытый звон?/ (┘) Повод самых сладких пыток,/ Плод палаточной мечты,/ Пряный травяной напиток,/ Сверхизбыток красоты./ Словно солнце на алмазах,/ Этот позабытый миф –/ Лето горлиц кареглазых –/ Нимф владимирских моих».

Мир Виталия Калашникова самобытен, неподвластен ни времени, ни погоде, в нем нет места плохому настроению, даже грусть в нем появляется на мгновение для контраста. В его текстах изюминка живет в лопухах, душа ассоциируется со старушкой, которая «булочку щиплет и смотрит в оконце,/ мошек сгоняя и крошки кроша,/ еле дыша на ушедшее солнце», а мечты гармонично соседствуют с супом, ведь он «любимец солнца». Любую ситуацию можно перевернуть, скучную зиму сменить летом, лишь бы душа пела, тогда и необходимость в плаче исчезнет.

Тонкий психологизм в раскрытии образов, отношений мужчины и женщины присущ поэту и поражает своей глубиной. «Любил он так, что мог наверняка/ Всю жизнь отдать служенью чепухе:/ Разглядывать на небе облака, (┘)/ Как богомаз, хранить в воображенье/ Иконопись ее зеленых глаз,/ Божественную грацию движений».

Виталий Калашников, по собственному признанию, становился самим собой, когда «помышлял о высоком». В его поэзии скрыты сила, доброта и свет, им уже «пора в дорогу – пробил час!», дверь хижины открыта.