В тине с крокодилом

Пупырчатый ангел болот...
Фото Михаила Бойко

Бессобытийность августа – благоприятная возможность вспомнить о чьем-то юбилее. На этой неделе исполняется 225 лет Томасу де Куинси (1785–1859), автору «Исповеди англичанина, употребляющего опиум» (1821).

Многие ошибочно полагают, что де Куинси прожил всего 74 года (посрамив медиков, предвещавших ему преждевременную кончину). На самом деле, писатель протянул несколько тысячелетий. Значительную часть своей жизни он провел в узких подземельях, кочуя из одной каменной гробницы в другую, где единственными его собеседниками были мумии и сфинксы. Поднимался по бесконечным мраморным лестницам на площадки, лишенные балюстрады. Срывался в бездну. Изучал причудливые механизмы с вращающимися колесами, блоками, шестеренами, маховиками.

Долгие годы Куинси барахтался в тине и мерзкой слизи вместе с нильскими крокодилами, претерпевая от них, по собственному признанию, особые пытки.

Вообще-то слизь не бывает мерзкой, она такая уютная, липкая, родная. Оттого все слизистое, обволакивающее, перламутровое кажется совершенным: слизняки, каракатицы, медузы.

Вам какие кишечно-полостные больше нравятся: гидромедузы, сцифомедузы, кубомедузы или сифонофоры? Головоломный вопрос! Мне больше всего нравится сифонофора португальский кораблик...

Впрочем, одно дело ностальгировать о сочном слизистом рае, другое дело обмениваться в тростнике смертельными поцелуями с крокодилами. Лучше де Куинси в крокодилах разбирался только Лотреамон, но он предпочитал им акул, хотя это и несправедливо. Даже самый невзрачный крокодил несравнимо прекрасней самой сексапильной акулы!

Представьте себе пупырчатого ангела болот с пылким четырехкамерным сердцем, снабженным механизмом управляемого смешивания артериальной крови с венозной благодаря сохранению обеих дуг аорты, в месте перекреста которых имеется анастомоз, так что кровь может поступать из одной дуги в другую. Чувствуете прилив вдохновения?

Кстати, если лизнуть крокодила, то на вкус он напоминает соленый огурец. А пахнет маринованными патисcонами, укропом и падалью.

В тени и тине с крокодилом приятно созерцать закат. Закат бывает кровавым, когда горят торфяники. Но крокодилам противопоказан торф. От торфа они кашляют и чахнут.

Чавканье крокодилов может кого угодно довести до сумасшествия. А чавкают они постоянно в своих просторных потайных комнатах, заставленных камышовой мебелью. Обмениваются злобными родниково-чистыми взглядами и нежными репликами. На их ножках красочные башмачки. И хочется расцеловать этих милых, милых, милых рептилий.

«Воды преобразили свой лик, превратясь из прозрачных озер, светящихся подобно зеркалам, в моря и океаны. Наступившая великая перемена, разворачиваясь медленно, как свиток, долгие месяцы, сулила непрерывные муки; и действительно – я не был избавлен от них вплоть до разрешения моего случая. Лица людей, часто являвшихся мне в видениях, поначалу не имели надо мной деспотической власти. Теперь же во мне утвердилось то, что я назвал бы тиранией человеческого лица. Возможно, иные эпизоды моей лондонской жизни ответственны за это. Словно бы в подтверждение сему, ныне случалось наблюдать мне, как на волнующихся водах океана начинали появляться лица и вслед за тем уж вся поверхность его оказывалась вымощена теми лицами, обращенными к небу; лица молящие, гневные, безнадежные вздымались тысячами, мириадами, поколеньями, веками – смятенье мое все росло, а разум – колебался вместе с Океаном».

Лучше тирания крокодильих пастей, чем тирания человеческих лиц.