В бессмертие ушел пехотный офицер

22 мая 2009 года в Нью-Йорке на 86-м году жизни скончался поэт Александр Петрович Межиров. Ушел еще один большой русский поэт. И большой советский (лауреат Государственной премии СССР). Ушел пехотный офицер, который воевал в стрелковой роте на Западном и Ленинградском фронтах, в Синявинских болотах.

Ни одна антология русской поэзии (и тем более антология стихов о Великой Отечественной войне) не может считаться полноценной без стихов Межирова. «Воспоминания о пехоте», «Стихи о мальчике», «Сон», «Медальон», «Эшелон», «Музыка», «Артиллерия бьет по своим» и многие другие стихи – классика отечественной литературы.

Александр Межиров был демобилизован в 1943-м, после тяжелого ранения, а чуть больше полувека назад написал: «В тот час, как умру я,/ Лицо мое стягом закройте/ И в землю сырую,/ И в землю родную заройте./ Закройте лицо мне/ Гвардейского стяга огнем –/ Я все еще помню/ Дивизии номер на нем┘» Тема войны в творчестве Межирова – не лейтмотив, а сквозная пуля, оставившая незаживающие раны.

В зрелом возрасте Межиров сам переоценил некоторые свои ранние стихи, бывшие искренними в неискреннее время. Ему было трудно жить между молотом пафоса и наковальней рефлексии, но только так выковывались напряженные и по-настоящему честные стихи┘

Александру Межирову довелось увидеть победу и развал СССР. В нем боролись противоположности, и он как на духу доверял это рифмам. Двойственность натуры проявлялась в стихах: «┘Человек живет на белом свете,/ Он в квартиру поднялся уже./ Я – лежу в пристрелянном кювете/ На перебомбленном рубеже./ Человек живет на белом свете,/ Он – в квартире зажигает свет./ Я – лежу в пристрелянном кювете,/ Я вмерзаю в ледяной кювет┘»

Межиров перевел множество грузинских стихов. Благодаря его трудам мы читаем шедевры Ираклия и Григола Абашидзе, Карло Каладзе, Иосифа Нонешвили, Симона Чиковани┘ Обязана ему и Литва за профессиональные переводы Юстинаса Марцинкявичюса.

В 1994 году он уехал в США. Гудзон стал ему Волгой, Нью-Йорк – почти Москвой. Но лишь на время, на короткий отрезок в полтора десятилетия в конце земного пути. Но и тогда он находил в американских пейзажах сходства с российскими: «Не забывай меня, Москва моя┘/ Зимой в Нью-Йорке проживаю я,/ А летом в Орегоне, где сухие/ Дожди, дожди. И океан сухой,/ А в Портленде и климат неплохой,/ Почти как в средней полосе России┘» Прах Межирова скоро вернется в Россию, чтобы навсегда остаться в Переделкине. Потому что: «Может родина сына обидеть,/ Может даже камнями побить,/ Можно родину возненавидеть,/ Невозможно ее разлюбить». Кстати, Александр Петрович был исключением из правил, которые сам прописал: «┘ А правило – оно бесповоротно,/ Всем смертным надлежит его блюсти:/ До тридцати – поэтом быть почетно/ И срам кромешный – после тридцати». Исключительный случай Межирова состоит не в нарушении возрастного ценза. Исключительность – в его бессмертии.