Игры в классиков

Вечер, прошедший 1 февраля в салоне «Классики XXI века», как нельзя лучше проиллюстрировал парадоксальный принцип, гласящий: противоположности неумолимо притягиваются. Можно предположить, что у микрофона действительно встретились два классика современности.

Елена Исаева известна как талантливая лирическая поэтесса (многие ее стихи стали проникновенными романсами). И как драматург, отмеченный высокими театральными наградами. Как сценарист, наполняющий жизнью и смыслом бесформенные големы, скроенные в хладно-расчетливых мозгах телепродюсеров. Леша Ефимов – «классик по умолчанию». Потому как народу подобное стихотворчество жутко нравится┘ Ну и как говорится, «матросы хвалили!..».

Елена – орфический пиит, жрица сакрального. Леша – бесшабашный адепт профанного. И каждый предельно искренен и органичен в своем жребии.

Исаева умело передает те реалии, которые не очень-то жалует скучающе-жующая публика у телеящиков: «Бог ведь учит смиренью/ и этим спасаются души/ и не нужно метаться/ и в звездное небо кричать»┘ Ее поэзия расцвечена аллюзиями на библейские притчи, на чарующие своей иносказательностью эллинские мифологемы. Упруго-воздушная вереница словесной вязи проносится летописцем Вечности – от строительства Иерусалимского храма до нынешнего «храмообмирщвленного» межвековья. Фокус «стихотворного взора» устремляется далеко за видимой обычным взглядом Вселенной. «Те, кто на земле были прокляты, – вернулись ангелами в Небо»┘

Ее поэтика – истинное сострадание затерянным в Вечности человекам, забывшим Изначальное. «Над ними Парки нити ткут – свою добычу празднуют»┘ Искорки отстраненно-надмирного трагизма вспыхивают по всему красочному пространству стихов Исаевой, неспешно разливаясь насыщенными красочными бликами волнами. Это не прибой, а всколыхнувшаяся масса воды в эпицентре цунами – неотъемлемая принадлежность Запредельного Океана, что самодостаточен в себе и не снисходит до соприкосновения с изломанной меркантильностью полоской суши. «И – гениальности на грани/ Бессмертным отраженьем в Лете – /Ее лицо в оконной раме/ его шаги в парижской рани/ На все двадцатое столетье – /Ахматова и Модильяни».

Но и вечные философские проблемы, и культурологические категории, и внутренний духовный поиск Исаевой были начисто повержены эпатажным стихотворцем Лешей Ефимовым. Он незатейливо хохмил и изящно «выеживался». Упивался творческой самомногозначительностью и здоровым розовощеким матом┘

После завершения перформанса две набравшиеся коньяка дамочки настырно тянули демиурга срамных виршей за рукав: «А где можно купить твои об-балденные стихи?»

Возможно, Ефимов весь вечер пытался выразить «всем собой» довольно-таки спорный тезис, который сам же и выдвинул в начале выступления: «Поэзия должна быть идиотской!» Он методично занимался представлением «себя любимого»: «Я животное такое – без хвоста и без рогов┘ Я – бог, пусть местного розлива┘ Я могу и по мордасам дать!»

Свои эстетические пристрастия Леша обозначил довольно своеобразно: «Когда мне скучно и грустно, когда нет вдохновенья – я сажусь и шпарю всякие скабрезные тексты┘» Народ, пришедший «на Лешу», шумно, с надрывом и хрипом восторгался. Особенно выделялся бородатый мальчик лет 40, который так гулко ухал, что порой заглушал и самого Зычного Поэтиссимуса.

После стихов Леши у одной части зала осталось вопрошающее недоумение (граничащее с культурологическим шоком), у другой – разудалая разухабистость и вечно-злободневное повизгивание сытого нутра: «Эх-ма┘ Гуляй, братва!»

Но зато можно с удовлетворением отметить, что в литературу по праву вошел и прочно обосновался еще один маленький Барков.

Также стоит подумать над тем, что нынешние литературные классики все больше расходятся по разным дорожкам. Одна – магистральная, поближе к простому народу. Вторая, тернистая и неблагодарная, – к Высокой Культуре.