Елена Семенова Актерам легче. Они произносят чужой, заученный текст. И характеры у них придуманы заранее. Им всегда можно прикрыться: мол, я не я, я – принц Датский... Вере Павловой на сцене театра «Практика» было сложнее, ведь она в своих стихах играла саму себя. Хоть и под руководством режиссера Эдуарда Боякова. И даже не играла, получается, а реально жила, переживала свои тончайшие ощущения, чувства, мысли. А набитый до предела зал театра сопереживал. Сначала ее не было видно, в зале висело ожидание. В темноте большой экран: в кадре за стеклом женщина, протирающая его рукой. Лица ее не видно, но звучат стихи. Когда зажегся свет, посреди сцены подобно триптиху стояла ширма.
Павлова читала пронзительно интимные опусы, и после прочтения каждого на ширме появлялся предмет одежды. Так и любой поэт. Лица сначала его никто не знает, не видит. Он стыдится своих чувств, но все же желание рассказать о них миру побеждает. И они появляются, такие же, казалось бы, неприличные, как нижнее белье, и в то же время вполне естественные, так как белье есть у каждого. При восприятии стихов Веры Павловой возникает двоякое ощущение: они приличны, но из-за предельной откровенности стыдны до жути. В этой ширме можно было видеть и образ публикации поэтессы в газете «Сегодня», принесшей ей известность, но создавшей миф, что она – литературная мистификация. Два актера, Тимур Салихов и Федор Степанов, как два молодца из ларца, выскакивали из-за кулис, зачитывая один – хвалебные, второй – смехотворные критические отзывы. Потом выяснилось, что ширма исписана стихами Павловой. В спектакль вовлекли зрителей: они выходили и читали вслух то, что им попалось.
«Десять лет, десять книг». Таково название спектакля. Десять лет назад вышла первая книга Павловой «Небесное животное». В молодости она занималась музыкальной композицией. В одном из интервью ее спросили: «Почему вы стали писать стихи?» На это она ответила, что, будучи талантливой в поэзии и музыке, она выбрала первую, потому что, занимаясь тончайшей субстанцией звука, рисковала сойти с ума. Вряд ли это кокетство. Это заметно по стихам, в которых удивляет пронзительная точность и красота формы и смысла. А еще – их слияние.
Следуя логике постепенного рождения, раскрепощения, рассекречивания, Павлова и в третьей сцене спектакля не показала своего лица. Ее лицом была поэзия. Она появилась на сцене в длинном нежно-розовом платье, облегающем фигуру, на лицо падала тень. Зато в самом конце, знаменуя окончательный приход к публике, Павлова прошла по первому ряду с корзиной, как бы сея стихотворения. Прочитав стих, она одаривала каждого листочком, на котором он был написан. В моем листке было: «Люблю и потому вольна/ Жить наизусть, ласкать с листа./ Душа легка, когда полна,/И тяжела, когда пуста». Мне показалось, что это были мои мысли.
