О загнивании Запада говорят те, кому лестно так думать

Технологии манипуляции сознанием – это часть культуры. Они поддерживаются многими, часто невидимыми общественными структурами. Применение этих технологий подразумевает отношение к человеку как к вещи. Для нас, русских, это очень трудно.

– В своей последней книге вы утверждаете, что выход России из кризиса возможен только через восстановление и модернизацию методов и норм мышления, выработанных в Европе в эпоху Просвещения. Одновременно вы критикуете русскую интеллигенцию за евроцентризм. Как вам удается избежать противоречия?

– Цивилизация может вырабатывать такие культурные ценности, которые легко усваиваются другими цивилизациями. Одной из основных ценностей является наука. Проект Просвещения создал рациональный метод, следуя которому мы можем осуществить «починку» общественного сознания и освободиться от мифов. Я считаю, что русская культура смогла встроить идеи Просвещения в свое ядро, так же, как, например, японская культура.

– В своих работах вы показали, как с помощью технологий манипуляции сознанием был демонтирован Советский Союз. Раз эти технологии так могущественны, не легче ли обратить их против противников России, вместо того чтобы насаживать в обществе рациональное мышление?

– Технологии манипуляции сознанием – это часть культуры. Они поддерживаются многими, часто невидимыми общественными структурами. Применение этих технологий подразумевает отношение к человеку как к вещи. Для нас, русских, это очень трудно. Не факт, что если мы усвоим такое отношение, то уцелеем как цивилизация, скорее всего мы только приблизим свою гибель. Кроме того, не забывайте, технологии манипуляции сознанием очень дороги. Кое-кому в России удается манипулировать общественным сознанием, но главным образом благодаря своей харизме. Это, так сказать, «левши» политических технологий, самородки. А манипуляция сознанием – как технология, а не искусство – требует армии «техников», «идеологических ландскнехтов», имеющих соответствующее образование, обеспеченных рабочим местом, получающих достойную зарплату. Для этого требуется огромная инфраструктура, которая, например, в Соединенных Штатах создавалась на протяжении нескольких веков.

– Не так давно исполнился год со дня смерти Александра Зиновьева, другого известного апологета советского общества. Как вы относитесь к построениям покойного философа?

– С Зиновьевым меня нельзя сравнивать. В своей области – логике – он был специалистом с мировым именем. Мне кажется, что Зиновьев – это интеллектуальное и культурное явление, подлинный масштаб которого еще не оценен. У меня с ним два принципиальных расхождения. Во-первых, Зиновьеву так и не удалось изжить евроцентризм. Мне кажется, что в глубине души он не верил, что Россия – это самобытная цивилизация. Во-вторых, Зиновьев часто впадал в антропологический пессимизм. Ему казалось, что все погибло, победа Запада предопределена и неизбежна. Такая установка, на мой взгляд, вытекала из личного мироощущения Зиновьева, а не из рационального анализа ситуации. На мой взгляд, хотя для пессимизма основания сегодня есть, оснований для фатализма нет. К сожалению, мало того, что Зиновьев так чувствовал, он это еще и пропагандировал.

– В отличие от книг Александра Зиновьева ваши книги основаны на статистике и количественных показателях, сопровождаются таблицами и графиками. Не проявляется ли в этом основное различие в подходах?

– Зиновьеву не хватало естественнонаучной подготовки, он сразу окунулся в логику и математику. Для количественных оценок нужно иметь вкус. У нас, к сожалению, мало людей, умеющих свободно обращаться с количественными показателями, даже среди чиновников. Зиновьев считал, что качественных образов, тщательно обработанных и логически выверенных, достаточно для того, чтобы адекватно представить реальность. Я считаю, что это неправильно. Мера очень важна. Всякое явление настолько многогранно, что при желании из него можно извлечь все, что угодно. Если не вводить количественную меру, то легко впасть в преувеличения.

– А кто из современных мыслителей вам наиболее близок?

– Наверное, по образу мыслей мне наиболее близок покойный Вадим Валерьянович Кожинов. Мы познакомились в 1991 году и дружили вплоть до его смерти.

– Вот уже два столетия в России ведутся разговоры о «загнивании» Запада. Вы наблюдаете на Западе процессы разложения?

– Ну что вы! Запад сохраняет очень высокий уровень научных исследований. Возьмем для примера этнологию, о которой идет речь в моей новой книге: на Западе умеют создавать новые народы, определять сроки их жизни с тем, чтобы они рассосались к определенному времени, могут разрушать тысячелетние связи, соединяющие людей в народ. Причем это делают не какие-то гениальные стратеги, а обыкновенные научные работники. Уровень западных научных работ нам даже не снился. Как может быть иначе, если они в состоянии собрать талантливых людей со всей планеты и выделить на нужные им исследования любые суммы? О «загнивании» Запада говорят те, кому лестно так думать. Запад – динамичная, экспансивная цивилизация. У Запада много болезней, но он сам выставляет эти болезни напоказ. Материалов по этим болезням на Западе циркулирует предостаточно. Кое-кому хочется эти материалы взять и изолировать, но это нежелательное упрощение ситуации.

– Вы знакомы с книгой Джона Перкинса «Исповедь экономического убийцы», посвященной технологии разрушения экономик развивающихся стран с помощью инвестиционных проектов?

– Просматривал. Книги, подобные этой, играют огромную роль в самосохранении Запада, а мы воспринимаем их как симптомы самораспада западного общества. Запад не боится разоблачений, поскольку считает, что его самокритика не может стать оружием в руках других культур.

– Вы согласны с Иваном Солоневичем, что всякая литература – это кривое зеркало жизни?

– Конечно, согласен, но, по-моему, что-то подобное утверждал еще Антон Чехов.

– В России сегодня несколько десятков литературных премий, но ни одной философской. Как вы относитесь к учреждению Философского Букера?

– Я считаю, что наше общество находится в состоянии болезни, и до тех пор, пока это так, любые премии – не больше, чем бутафория.