Страшное мерило

В Большом зале Центрального дома литераторов состоялся вечер «А если был июнь, и день рожденья...», посвященный 100-летию со дня рождения Арсения Тарковского. В название вечера вынесены всем знакомые строки хрестоматийного стихотворения поэта «25 июня 1939 года».

Лариса Миллер, ведущая вечера, сообщила собравшимся некоторые биографические сведения из жизни Тарковского. Например, что его первая книга, «Перед снегом» вышла в 1962 году, хотя могла выйти еще в 1946-м. Рассказала о личных ощущениях: что он не был публичным человеком, а жил среди книг и пластинок, что умел потчевать гостей стихами, что познакомил ее с творчеством Георгия Иванова и Ходасевича.

Лариса Миллер сказала, что Тарковский был полностью лишен менторства и авторитарности, вспоминала его особый вибрирующий голос и душевную щедрость. Она рассказывала о том, что он умел радоваться чужому таланту и преподносил уроки целомудрия и благородства. Он не обсуждал женщин: «Говорил о стремительной походке Марины Цветаевой, о том, как она легко поднимается по лестнице, но ни словом не обмолвился о том, что она посвятила ему стихи, что была увлечена им┘»

Выступала дочь поэта Марина Арсеньевна, автор книги-исповеди «Осколки зеркала». Она сказала, что Тарковский был рожден поэтом, а писать начал «с горшка», он сам так говорил.

Михаил Козаков предстал не в качестве артиста, а как человек, который познакомился с поэтом еще в 1951 году, будучи школьником, во время отдыха в Доме творчества в Дуболтах под Ригой. Дружба эта длилась до отпевания Тарковского и его похорон в Переделкине. Казаков отметил, что Тарковский был очень красивым человеком и, несмотря на тяжелое ранение и протез, держался ровно. Козаков также вспомнил важную деталь: «Удивительная у него судьба. И не еврей, и фронтовик, потерявший ногу, и человек никогда впрямую не диссидентствовавший. Он был отдельным человеком. Его стихи было запрещено читать на радио. Даже не помогало влияние уважаемого Роберта Рождественского. В чем дело? Они чувствовали, что он – социально далекий, что он – верующий┘»

Поэт Александр Радковский вспоминал о том, что Тарковский совершенно не любил абстрактную живопись, потому что в ней исчезает диктат художника, все размыто и возможны сотни смысловых подстановок, что увеличивает хаос. А цель поэзии, как говорил Тарковский, – внесение в хаос гармонии!

Поэт Михаил Синельников говорил о своем старшем товарище много, тем более, что сто лет – страшное мерило. Он признался, что любил Тарковского больше остальных живущих, потому что именно он подарил ему счастье ранних лет жизни. Синельников рассказывал о том, что Тарковский был необыкновенным собеседником, что он в отличие от многих интеллигентов мог своими руками сделать любую вещь, а как-то на глазах сколотил себе новую мебель┘

Также Синельников поделился очень важным и сокровенным: «В прошлом году, перебирая дорогие для меня автографы разных поэтов, я нашел страницу, исписанную Тарковским┘ Это относится к одному летнему вечеру в Голицыне, где мы сидели во дворе его дачи и пили вино. На этом листке отпечатались ободки стаканов с красным вином, которое мы пили┘ Это его неизвестное стихотворение, которое он не смог кончить, а просто подарил мне листок┘» А потом прочитал это четверостишие: «Мир стоит на крови, города – на костях,/ Книга правды светла, как ребенок./ Жизнь флейтисткой играет, едва из пеленок,/ На могилах отцовских, у смерти в гостях┘»

Еще Синельников отметил, что чувствует сердцевину поэзии Тарковского. Она заключена в теме исчезновения прошлого мира, который он любил с детства. И добавил, что сам Тарковский не принадлежал к числу интеллигентов, потому что по природе своей был аристократом, для которого самым важным человеком был тот, с кем он говорит.

В заключение вечера выступил поэт Александр Ревич. Он признался, что продолжает говорить с Тарковским и посмертно.

Много метафизического было во всем происходящем. Ведь на эту сцену когда-то выходил сам Арсений Александрович, на ней же проходило прощание с ним┘