Беседовал Андрей Бум философской литературы, которым были отмечены 90-е годы, постепенно сходит на нет. Мыслительная деятельность становится маргинальным занятием. Интеллектуалы вызывают подозрение и скрытую неприязнь. Что происходит с обществом? Тотальное поглупление? Или идут процессы более сложные? На эти вопросы отвечает один из самых известных современных российских философов Михаил Рыклин.
– Философы сейчас не в моде – если сравнивать степень их влияния сегодня и, скажем, в 60-е, 70-е годы. И тут мировая ситуация не сильно отличается от России: человек рефлектирующий, думающий находится сегодня на обочине жизни.
– И да и нет. Действительно, в мире сегодня множество новых факторов, которые давят на гуманитарную сферу. Рост фундаментализма, тупиковая политика США – в результате возникло давление на институты демократии во всем мире. Философия, размышление требуют определенных политических условий. Когда свобод становится меньше, гуманитарная мысль начинает сдавать позиции – ведь философия связана с политической свободой. Но есть и российская специфика. В России нет традиции независимых экспертных сообществ. Нынешние правительства Запада также далеки от идеала, но отличие западной ситуации в том, что там гуманитарное сообщество значительно более самостоятельно и независимо от власти; как следствие, оно имеет возможность критиковать власть и влиять на нее. В России независимых экспертных сообществ, институтов, ограничивающих волю правящего класса, почти нет.
– Но ведь за 90-е годы и человек сильно изменился. Сегодня он живет в жестком, конкурентном мире, у него не остается времени на рефлексию, да и незачем ему думать – за него подумали другие: ему остается только нажимать на кнопки, щелкать пультом┘ У обывателя нет необходимости думать – и это спасает его от ошибок, но и лишает грандиозных взлетов┘
– Говоря о человеке, вы подразумеваете западного обывателя? Ну, так ему и в 60-е в той же Америке было наплевать, скажем, на войну во Вьетнаме. Таких людей всегда большинство – просто в силу человеческой лени, инертности, равнодушия. Однако обыватель всегда очень чуток к тому, что называется «общественное мнение». Мы ведь очень хорошо чувствуем, что актуально сегодня, а что нет, о чем прилично говорить, на чье мнение ссылаться, к чему апеллировать┘ А формированием общественного климата как раз и занимается гуманитарное сообщество. Поэтому гуманитарное состояние общества очень во многом зависит от положения тех, кто профессионально осуществляет различные акты размышления. Это относится не только к философам – и к журналистам, к социологам, психологам. Если по каким-то причинам эти прослойки теряют возможность публично осуществлять интеллектуальную работу – например, под давлением идеологии, как это было в нацистской Германии, когда львиная доля элит была вышвырнута из страны, а остальные присягнули на верность фюреру, – тогда и общество перестает думать. Работа же идеологического аппарата способна быть настолько одурманивающей, что люди просто теряют ориентацию. Последствия мы знаем.
– А с какой стати обыватель сегодня будет прислушиваться к элите? Большинство французов, скажем, не читали Бодрийяра или Деррида – с чего бы им уважать мнение этих людей?
– Уважают не просто Деррида или Бодрийяра – уважают сам институт мысли. Уважение это зависит от того, обладает ли, например, университетская система общепризнанной ценностью в глазах граждан. Является ли статус профессора в обществе значимым? А уважение это складывается из очень простых вещей: например, как оплачивается умственная работа? Ведь в глазах общества это самый простой и объективный критерий оценки. В развитых странах профессору платят примерно как политику. Уважение зависит и от того, получает ли гуманитарий деньги за свой труд, доказав право на это в конкурентной борьбе (критерии здесь известны: книги, курсы лекций, переводы, ссылки, статьи в журналах), или он получает деньги за конформизм, за то, что выполняет определенный заказ, исполняет некий ритуал. Это все очень важно – ведь люди должны доверять тем, от кого получают интеллектуальные импульсы.
– Но ведь для того, чтобы эти импульсы получать, должны существовать массовые каналы – СМИ. Неужели на Западе философы имеют такой широкий доступ к СМИ? Сомневаюсь.
– Разница все же есть. Я работал в Америке, в Европе. Американские университеты – это огромные частные предприятия. С миллиардными бюджетами. Европейская университетская система более связана с государством. В Германии статус профессора – это статус госчиновника. Университетские структуры уважаемы, они играют значительную роль. Да, присутствие профессоров в массмедиа для Германии нетипично, а вот для Франции – весьма. Французские философы оказывали на политику страны большое влияние: Сартр, Фуко, Деррида, Делез. Да, институты образования в Америке и Европе по-разному устроены, но они обладают в глазах общества достаточно высокой ценностью.
– Что движет французским редактором популярного издания, когда он публикует философов? Соображение престижа? Ведь на этом не сделаешь тираж┘
– Это один из самых грандиозных мифов. Приведу один пример: новый французский журнал «Философия» – он сделан как глянцевый, но это серьезное издание, выходит тиражом в сто тысяч экземпляров. Рецензии даже на мои книги в Германии или Франции выходили в «Зюддойче цайтунг», «Нойе цюрихер цайтцунг»┘ На книги многих философов, социологов рецензии публикуют в крупных газетах, журналах, они имеют резонанс в европейском культурном пространстве. Впрочем, наша власть тоже сегодня заинтересована в западных интеллектуалах – но они ей нужны как еще одно свидетельство внешнего признания. Даже Сталину было важно признание происходящего в СССР не только рабочими, но и крупными писателями, философами, художниками, драматургами. Вспомним, какой скандал вызвало появление книги Андре Жида «Возвращение из СССР» (1936), осмелившегося критиковать советский опыт, который воспевали Арагон, Брехт, Шоу, Роллан и многие-многие другие. Тем более во внешнем признании заинтересованы и не столь закрытые режимы, даже с доминирующей авторитарной тенденцией.
– Российская власть, кажется, начинает обращаться за помощью и к собственным интеллектуалам – например, праздник 4 ноября явно был придуман в качестве пробного камня в фундамент новой идеологии. Вопросами идеологии занимаются десятки центров в Москве, России┘
– Власть пользуется в России услугами интеллектуалов, но совершенно особым способом. Наши политтехнологи – также выходцы из академических структур, но они работают на заказ, они – часть самой власти. Да, они профессионалы, они по-своему владеют механизмами контроля, манипуляции, действуют эффективно, но они пытаются сузить политическое поле, все контролировать: таким образом, власть сама себе создает проблемы. Отсутствие клапанов, общепризнанных механизмов снятия напряжения в обществе ведет к закупориванию, а это, в свою очередь, приводит к спонтанному недовольству и росту национализма. К «русским маршам». Вот недавно избили галериста Марата Гельмана – до недавнего времени крупного политтехнолога, не последнюю медийную фигуру, человека, связанного с властью. Абсурд? Реальность.
– Откуда такая тотальная страсть к контролю? Почему недоверие к интеллектуальной элите и шире к обществу так свойственно русской власти. И российской, и советской, и постсоветской?
– Эта традиция имеет вековые корни и с трудом поддается искоренению. Как ни странно, первое, что приходят на ум, – тип нашей экономики, сырьевой. Экономика определяет и структуру власти. Ни одна сырьевая экономика в мире не является демократией. Страны, которые конкурируют с другими, вынуждены давать человеку больше свободы. В России нет необходимости бороться на конкурентных рынках – газ и нефть пока есть. Понимаете, в мире все взаимосвязано. В сущности, машины «Фольксваген», «Форд» и «Мерседес» не принципиально отличаются друг от друга. Конкуренция также идет на уровне имиджей фирм и стран, с которыми они связаны. Основным аргументом здесь является престиж, имидж, на который фактически работает вся страна, где бы та или иная машина ни собиралась. А он, этот имидж, складывается из множества попутных, казалось бы, «лишних» вещей. Поэтому развитая культура и развитая промышленность взаимосвязаны. Такие вещи, как современное искусство, философия тоже работают на престиж – поэтому власть в подобных странах заинтересована в их существовании. А избиение известного галериста там будет грандиозным скандалом, потому что это же удар по престижу, по имиджу страны.
– Прошедший в Москве философский семинар «Создавая мыслящие миры» с участием Жака Рансьера и Бернара Стиглера стал событием. Он повлияет и на престиж философии в России┘
– Увы, переменить ситуацию он не сможет. Пока система устроена таким образом, что за сознательное упрощение, сужение интеллекта тебе платят больше, чем за многолетнюю, кропотливую умственную работу. Нельзя сказать, что виноваты Путин или Сурков – это все связано с историей страны. С длительными, бессознательными механизмами приспособления, имитации работы. Для восстановления публичной гуманитарной системы для начала нужно хотя бы признать наличие такой проблемы. У людей должны появиться импульсы к интеллектуальной работе, они должны увидеть перспективу, свет в конце туннеля. К сожалению, сегодня мы наблюдаем обратное, пока общество живет по упрощенным законам.
Дарья Гармоненко